С четырех сторон - Шрикришна Аланахалли

— Да, конечно, иди.

— Гопу-дада[19] ужас как перетрусил.

— Легко тебе говорить, Махада. Ты бы тоже перетрусил на моем месте.

— Верно. Каждый ведь переживает свое. Так идите все время прямо по дороге. Никуда не сворачивайте от этой колеи. В двух-трех местах дорога раздваивается, но вы там кого-нибудь спросите.

— Пока.

— Пока.

Махада повернул обратно. Мы двинулись вперед.

Дорога, по которой мы шли, была совершенно нам незнакома. Судя по ее виду, ею редко пользовались: проезжала иной раз с дальнего поля повозка, запряженная волами, прогоняли по ней стадо да проходили случайные путники. В этот ранний час кругом не было ни души. Мы шагали то все вместе, то один за другим.

Так мы шли уже довольно долго. По-прежнему никого не было видно вокруг. Гопу внезапно остановился и показал пальцем куда-то вправо:

— Посмотрите-ка. Это Самвади. Деревня до сих пор горит.

Вдали была видна автомобильная дорога — она шла параллельно нашей проселочной. Там, где дорога проходила через Самвади, зеленели купы деревьев, а над их зеленью поднимался в небо султан иссиня-черного дыма. В Самвади было не менее сорока домов, в которых жили брахманы; эти просторные старые строения принадлежали наследственным мелкопоместным землевладельцам, носившим фамилии Дешпанде и Инамдар. Все они, судя по всему, были подожжены. Однако требуется немало времени, чтобы сжечь дотла старые родовые гнезда, передававшиеся от одного поколения к другому. Они еще догорали сегодня.

Мы пошли дальше. Утренняя прохлада сменилась зноем. Солнце пекло голову. Над пустыми просторами на горизонте плавали миражи. От жары наши лица покраснели, по ним тек пот. Нам не попалось по пути ни одного колодца. Безводная местность, по которой мы шли, была выжжена солнцем: ни кустика вокруг, лишь голая земля.

— Эй, видите? Там тоже дым.

— Похоже, Валавади горит.

— Минуту назад там никакого дыма не было. Значит, только что загорелось.

— Огонь виден?

— Нет, слишком далеко, но дым так и валит.

Со временем зрелище далеких пожаров перестало удивлять нас. То справа, то слева мы видели горящие деревни. Самвади, Валавади, Коле — деревня за деревней вдоль нашего пути пылали, объятые пламенем и дымом. Это чем-то напоминало праздник холи, когда один за другим зажигают священные огни. Теперь наши взоры были устремлены туда, где находилась Нандавади. Пока что в той стороне не было видно столбов дыма. Моя деревня была еще дальше, за Нандавади. Я пытался мысленно определить ее местоположение и не сводил глаз с этого участка горизонта.

Вдали показалась фигура идущего нам навстречу человека. Ешванта узнал его. Это был старик Рангбхат, жрец из Нандавади. Его у нас знал каждый. Он зарабатывал себе на жизнь, отправляя различные религиозные обряды. Рангбхат славился по всей округе своим пристрастием к гороховой похлебке, которую едят с пшеничными лепешками, и способностью поглощать ее прямо-таки в неограниченном количестве. Рангбхата специально приглашали на свадебный пир или на званый обед в честь церемонии посвящения, чтобы хозяин мог угощать его этой похлебкой. Рангбхат с легкостью съедал восемь-десять «дронов» — полных до краев чаш из листьев. Хозяин продолжал уговаривать: «Ну, еще немного. Хотя бы парочку дронов. Ладно?» На что Рангбхат с улыбкой отвечал: «Старею я, старею. Что бывало раньше, теперь мне не под силу».

Рангбхат чуть было не прошел мимо, но Ешванта окликнул его:

— Куда путь держишь, Святой? — Рангбхата отчасти в шутку, отчасти из уважения к его жреческому сану называли святым. При очень маленьком росте он был довольно толст. Его длинный мясистый нос некрасиво выдавался вперед; от ноздрей к подбородку шли две глубокие складки. Он шагал тяжело, опираясь на посох и прикрывая голову концом своего дхоти. Услышав оклик, Рангбхат остановился и внимательно оглядел нас. Показывая, что узнал нас и все понял, он дважды ударил посохом о землю.

— В Курванди, вот куда!

— Зачем?

— У тамошних Дешпанде торжество, иду обряд совершать, — громким голосом пояснил он.

— В Нандавади были пожары?

— Пожары? — Морщинистый лоб Рангбхата с горизонтальными полосками, наведенными сандаловой пастой, еще больше наморщился.

— Ну да, ведь всюду жгут дома брахманов из-за убийства Ганди.

— Вот как? Я ничего не слыхал.

Выходит, Рангбхат ничего не знал. Он был мужчина неразговорчивый и, как правило, говорил только о деле. К тому же, кто станет тревожиться о подобных вещах, если у тебя на уме заботы о том, как прокормить большое семейство.

— Когда ты вышел из Нандавади?

— Часа в четыре утра.

— Разве те люди, которые приехали вечерним автобусом из Сарангпура, не рассказывали о поджогах в Самвади? — допытывался Гопу. Рангбхат, слушавший с открытым ртом, сомкнул губы, закрыл глаза и отрицательно помотал головой. Ну что с ним было делать? Гопу нетерпеливо расспрашивал его в надежде узнать, что произошло в Нандавади, и вот нате вам, этот Святой идет себе в Курванди совершать обряд и ровным счетом ничего не знает! Даже сейчас, когда он услышал новость от нас, на лице его не выразилось ни любопытства, ни беспокойства. Вытирая пот со лба концом хлопчатобумажного шейного платка, он лишь вымолвил:

— Ладно, я должен идти. Жарко становится. — Мы кивнули, и он пошел дальше, но, сделав несколько шагов, остановился. Повернувшись, он окликнул нас: — Слышь-ка, парни…

Решив, что старик попросит нас что-то передать его семье в Нандавади, мы остановились. Рангбхат вернулся и, вытянув шею, спросил:

— Покурить у вас не найдется?

Ешванта достал сигарету, протянул ее Рангбхату, дал прикурить. Старик без лишних слов повернулся и пошел своей дорогой.

Солнце слепило глаза. Мы брели, опустив головы и время от времени тревожно вглядываясь в даль. Пот тел по лицам ручьями. Часто и тяжело дыша, щурясь и моргая от ослепительно яркого света, мы погружали ноги в горячую дорожную пыль. Деревни, через которые проходило шоссе, занимались одна за другой. Дхатпхале, Вакхани, Хитвад — повсюду вздымались столбы дыма. Похоже горят в пору уборки урожая костры в поле, когда крестьяне пекут лепешки из нового хлеба. Раз уж события приняли такой размах, возможно ли, что они обойдут стороной Нандавади? Увидит ли Гопу свой дом неразоренным? Уцелеет ли дом Ешванты? Пощадит ли судьба большой дом, построенный моим дедом?

Нет! Не может этого быть! В Нандавади живет столько брахманов. Кто осмелится причинить им вред? Тем более что мы-то никогда не вмешивались в дела своих односельчан. Мы не занимались ростовщичеством, не выжимали из людей все соки, никого не обижали. Ни с кем не ссорились. Политикой не занимались. За Гопу поручиться нельзя, но кому придет в голову поджигать