Хороший сын - Пол Маквей

— Ты чего делаешь, Микки? — Знакомый голос из-за спины.

— Ох, Мелкая, да ты меня до полусмерти перепугала! — восклицаю, обернувшись.

— А ты чего за бочки спрятался? — спрашивает она.

— Ничего я не спрятался, — говорю. — Просто шнурок завязывал.

— А вот и нет. Я за тобой следила.

— И давно?

— Я за тобой и на Яичном поле следила. Что ты там делал?

Следила она за мной, чтоб ее!

— Так, играл, — говорю.

А в голове точно молоток стучит.

— А игра была про Киллера? — спрашивает.

Прислоняюсь к стене. Откуда она знает? Откуда… Телепатия! Я так и знал. Бросаю на нее быстрый взгляд. Она читает мои мысли!

Думай о кирпичной стене. В фильме «Деревня проклятых» так защищались от этих жутких детишек.

— Ты от меня что-то скрываешь, — говорит Мэгги.

Думай о кирпичной стене. Думай о кирпичной стене. Нужно сматываться. Импровизируй.

— Да, я от тебя скрываю, что не хочу больше с тобой играть. Ты слишком маленькая. А я уже взрослый. Пойду в настоящую школу. А ты малявка, — говорю я. — Мы с тобой теперь не друзья.

Она замерла. Застыла, будто кукла в Мартинином спектакле. Таращится на меня безумными глазами, прямо как эти детишки из филима. Пробует телепатировать. Пробиться сквозь стену.

— Поэтому я и прячусь. Прячусь от тебя. Не хотелось говорить тебе это в лицо. Однако вот. Теперь ты все знаешь. А теперь иди отсюда, оставь меня в покое и перестань за мной таскаться, как ненормальная.

Убегаю. Через лабиринт новых улиц, где меня никто не знает. Бегу, пока при каждом вдохе в груди не начинает резать, как ножом. Убил бы тебя, Микки Доннелли. Убил бы прямо на месте.

13

ТРИ НЕДЕЛИ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ

— Ты что, мать твою, тут делаешь?! — орет Пэдди, роняет крышку и пинает заднюю стенку.

Запускает руку в конуру Киллера, вытаскивает меня за футболку. Я слышу, как трещит ткань.

— Мою лучшую футболку порвешь! Я маме скажу! — ору я на него. — Ай-й-й-йя! — Он тянет меня наружу, ноги скребут по дереву. — Больно!

Он наклоняется к моему лицу. Я не отвожу глаз. Ненавижу его. Как и Папаню. И плевать, видел он меня с Киллером, или нет. Если что, ему еще хуже моего придется.

— Ты чего здесь делаешь? — спрашивает.

— Ничего, — отвечаю.

— Ты совсем, блин, больной на голову?

— Сам больной, — говорю.

— Трогал что-нибудь?

— Нет.

Он смотрит мимо меня, внутрь конуры.

— Чтобы больше сюда не совался. Увижу здесь — кулак в глотку вобью.

И надавливает кулаком мне на щеку.

Я дергаю головой в сторону.

— Пусти.

Тяну его за руку.

— И чтобы ни слова о том, что было, понял? — Тычет мне пальцем в лицо. — Люди за это сесть могут. Или погибнуть.

Отлично. Значит, если что, я могу его шантажировать. Он за это еще поплатится. О Киллере — ни слова. Видимо, не видел. Сила на моей стороне.

— Тебя могут убить, Микки. Если рот откроешь. Понял меня? Ты, сопляк безмозглый. И с нашей улицы — никуда. Увижу тебя еще раз в тех местах — сам урою.

Да он-то, козел вонючий, тут вообще при чем? Так он меня и заставил! Он и не узнает никогда, где я был и что делал. Вот я ему покажу. Может, я вообще вступлю в ИРА, окажусь лучше, чем он, и стану его начальником.

Выпустил. Вижу на земле его сумку. Иду к дверям кухни. Он поднимает сумку, расстегивает молнию.

— Вали отсюда, Микки! — Указывает на кухню. — Я не шучу.

— Ты мне не Папаня! — ору я и мчусь как подорванный через дом и на улицу.

Выбрасываю увядшие одуванчики и кладу свежие рядом с распятием на могиле Киллера. Выглядят они красиво. Раз нельзя в конуру, посижу здесь. Я знаю, что мне не разрешают ходить на Яичное поле, но вокруг вроде бы никого нет. Нюхальщики клея пасутся на старой фабрике, а по полю не разгуливают.

Одних цветов недостаточно, я еще поймаю пчелу и посажу в стеклянную банку из-под джема — пусть Киллер смотрит, как она летает по кругу. Будто у него есть своя золотая рыбка.

Макушке щекотно. Какое-то ползучее насекомое. Подскакиваю, стряхиваю его. Не хватало, чтобы эта мелкая тварь залезла мне в ухо. Про это как подумаешь — сразу мурашки по коже. Был у нас на улице один парень, так ему в ухо залезла уховертка. Отложила там яйца, из них вылупились детеныши и сожрали ему мозг. Он теперь в Пурдисберне, в дурдоме. Факт!

Сажусь на траву рядом с бежево-коричневыми цветочками-медоносами. На вид никакие, но пчелы их любят. Несколько цветочков кладу в банку, чтобы пчеле было чем питаться. Я пчелу обижать не собираюсь. Буду о ней заботиться. Уже проковырял в крышке дырку ножом, чтобы ей было чем дышать.

Пчел вокруг море. Смотрю на одну, большую и толстую, которая перелетает с цветка на цветок. Поняла, что я ее заметил, поэтому я отвернулся — мне, мол, до тебя никакого дела. Ты только сядь вон туда. Банку я держу от себя подальше, на случай, если промахнусь. Главное, чтобы не укусила. Джимми Карвил рассказывал, что его один раз укусила пчела и у него распухла башка. Пришлось делать операцию, а то голова бы лопнула. Факт!

Бросок. Поймал ее в банку. Пчела громко жужжит, совсем офонарела. Аккуратно подсовываю под банку крышку, поднимаю, быстро завинчиваю крышку. Когда здоровенная пчела ударяется о стекло, банка вздрагивает. Однажды один парень ходил у нас по улице с банкой, в которой сидело шесть пчел. Вблизи шесть пчел в стеклянной банке жужжали так, что меня замутило. Было ясно, как их злит, что они в ловушке, что им там тесно вместе. Было понятно: рано или поздно они друг друга поубивают.

Ставлю банку рядом с распятием, раскладываю вокруг одуванчики.

— Ну вот, Киллер. Хорошо, да? — Он не отвечает. — Будет тебе компания, пока меня нет. Давай ее как-нибудь назовем. Пчела Билли? — Нет, Билли нельзя, только протов зовут Билли. — Подумаем, ладно?

Срываю травинку. Острые края. Как у меча. Вот если бы я был супер-героем, это было бы мое оружие. И никто бы этого не знал. «К бою!» говорил бы я. Злодеи бы смеялись, когда я ее вытаскивал. А я бы смотрел, как у них вытягиваются физиономии, когда травинка превращается в мой специальный меч, которым можно рассечь что угодно. Впрочем, мечами уже давно никто не пользуется.