Есть на Урале завод - Владислав Ромуальдович Гравишкис

class="p1">— Если хотите знать, в Америке контролеры даже живут в отдельных кварталах, изолированно от производственников. Администрация намеренно ограждает их от всяческих нежелательных влияний. Да, намеренно! Когда я был в Америке, то сам, собственными глазами, видел целые кварталы, в которых живут контролеры. И поверьте, там не позволят какой-то сумасбродной девчонке коверкать установившиеся годами традиции технического контроля. Я не новичок в этом деле, порядочно изучил лучшие образцы организации дела… Так-то вот, товарищ Соломин! Теперь, надеюсь, вам понятно, в чем тут дело? Могу быть уверенным, что директору будет доложено как следует, объективно?

— Совершенно объективно! — подчеркнуто сказал Николай Матвеевич. — А что это нас так долго не приглашают, в самом деле? Ждем целый час…

— Давно уж совещаются, сейчас должны закончить, — отозвался дежурный.

Дверь кабинета распахнулась, вышла группа оживленно разговаривавших людей, пересекла приемную и исчезла в коридоре. Дежурный вошел в кабинет, тут же вернулся и пригласил:

— Прошу!

В кабинете были двое: широкоплечий и смуглый директор Григорий Иванович Ковалев и высокий, могучего телосложения парторг ЦК ВКП(б) Коронин Алексей Фомич.

Ковалев из-под черных нахмуренных бровей осмотрел вошедших и кивнул им:

— Присаживайтесь, товарищи! Нам надо разобраться с увольнением Рысевой. Она написала мне заявление. В объяснительной записке Яков Михайлович еще раз утверждает, что Рысева дезорганизовала производство. Доложите, Яков Михайлович, как было дело!

Откинувшись далеко на спинку кресла, в котором он сидел, и рассматривая ногти на своих длинных пальцах, Арченко заговорил так, словно не мог понять, почему его заставляют говорить о смертельно надоевших ему пустяках:

— Извините меня, товарищи, я недавно в этих местах и еще не привык к Уралу. Многое мне бросается в глаза и кажется очень, э-э, своеобразным. Работница провинилась, начальник цеха ее увольняет с работы, — казалось бы, что здесь особенного? Если мы будем тратить столько времени на такие мелочи, то когда же мы будем заниматься производством?

Ковалев поморщился и побарабанил пальцами по покрывавшему стол листу толстого стекла:

— Без предисловий, Арченко! Объясняйте по существу: за что уволили?

Арченко взглянул на Ковалева, на Коронина, слегка вздохнул и покорно сказал:

— Хорошо, я скажу. В этом деле есть две стороны… Эта так называемая Рысева поставила себя в явно ненормальные отношения с производственниками. Ее трудно отличить от рядовой стерженщицы: вечно носится по цеху, всем советует, путается в производственные дела, поучает рабочих, кругом у нее друзья и подруги. Одним словом, активничает…

— Разве это плохо? — удивленно спросил Коронин.

— Для контролера, да.

— Она что — брак пропускает?

— Нет, таких фактов не замечено.

— Квалификация низкая?

— Теоретической подготовки нет. Как говорится, выдвиженка…

— Так. — Ковалев надел очки и начал просматривать сцепленные скрепкой бумаги, откидывая лист за листом. — А вторая сторона вопроса?

Арченко сцепил пальцы и весь напрягся:

— Мой принцип — работать, а не рассуждать. Я — начальник отдела и требую, чтобы мои распоряжения выполнялись без рассуждений. А что делает Рысева? Сплошная демагогия! Я запрещаю — она меня не признает, я говорю «нет» — она рассуждает, я слово — она огрызается. Да что это такое? Где конец? Как прикажете поступать? Я обязан оберегать свой авторитет! Я обязан… — Он задохся и добавил уже потише: — Жалею, что просто уволил! Надо было выгнать с треском!

У него вздрагивали и трепетали ноздри, влажные губы обвисли и тоже тряслись. Всем стало неловко от этой необузданной злобной вспышки. Алеша даже поежился: да, трудновато пришлось Рае в отделе технического контроля.

Коронин исподлобья взглянул на Арченко:

— Партийному комитету известны другие обстоятельства увольнения Рысевой. Я поручил секретарю партбюро литейного цеха Соломину познакомиться с делом подробнее. Расскажите, Николай Матвеевич!

Соломин встал, выставил впереди себя стул и оперся о его спинку:

— Арченко недоговаривает и путает. Уволил он Рысеву за то, что она применила свой метод контроля по кольцу.

— Какое это имеет отношение к делу? Я уволил девчонку за нарушение дисциплины, за демагогию! Что, прикажете с ней цацкаться?

— Демагогия, демагогия! Привыкли громкими словами бросаться! — раздраженно сказал Коронин. — Что, Николай Матвеевич, она в самом деле взбалмошная девушка?

— Нет. Смелая, правда, за себя постоит, но ни глупой, ни взбалмошной назвать нельзя, а метод ее представляет большой интерес…

— Карьеристка! — взвизгнул Арченко.

— Тихо, вы! — резко прикрикнул Ковалев.

Окрик прозвучал неожиданно и громко. Арченко, до сих пор надеявшийся, что директор примет его сторону, понял, что и он против него. Он сразу увял и поник, громко дыша.

— Позорно получается! — сказал Коронин и встал. — Как же так? Наш советский человек придумал новый метод технического контроля, а вы преследуете его. Хорош ли, плох ли новый метод — надо разобраться, но для меня ясно: девушка старалась не ради личных, а ради общественных интересов. Уже это одно заслуживает одобрения. Завтра соберем внеочередной партком. Попрошу, Николай Матвеевич, помочь Рысевой подготовить сообщение о своем методе работы. Обсудим, оценим, и если найдем хоть каплю пользы для государства, вам придется здорово защищаться, Арченко!

— Что за чепуха! Из-за взбалмошной девчонки собирать партком? Прошу директора освободить от работы, — бормотал Арченко.

Ковалев сухо сказал:

— Освободим потом… Когда разберемся с делом Рысевой…

Ему был явно неприятен этот человек — и трусливый, и нахальный в одно и то же время.

— Я буду жаловаться! Мы посмотрим!

— Ваше право, — невозмутимо заметил Ковалев.

— Нет, так вам это не пройдет! Я напишу министру! — Арченко направился к двери.

— Пиши, пиши! — насмешливо сказал Коронин. — Между прочим, хорошая идея: Звездин едет к министру, вот пусть и расскажет о методе Рысевой. Я уверен, что дело заинтересует Георгия Семеновича.

— Как к министру? Зачем? — у Алеши был настолько растерянный вид, что все рассмеялись.

— Оглушили мужика! — улыбаясь, сказал Коронин. — Он еще ничего не знает…

Ковалев кивнул на кресло, в котором только что сидел Арченко:

— Садись поближе, Звездин. Тебе сегодня придется выехать в Москву. Только что звонил министр. Через три дня будет совещание о работе литейных цехов, и Георгий Семенович хочет тебя послушать. Ты будешь представлять наш завод…

У Алеши голова пошла кругом. Ехать к министру! Мелькнуло в памяти курносое лицо Кольки — напророчил-таки мальчишка! Но он не готов ехать, не с чем ему ехать…

— Как же так? — медленно проговорил он. — Тысячу опок я не давал еще ни разу.

— Сколько ты сегодня выдал? — спросил Ковалев.

— Семьсот двадцать четыре.

— Однако! — Ковалев покачал головой. — Удержись только!

— Удержаться я удержусь. Меня конвейер подвел малость, а то бы еще штук тридцать выставил. Завтра хотел наверстать, а тут — ехать…

Как же так? О чем он будет докладывать министру? Еще ничего капитального не придумано, все мелочи. Как они не понимают, что ему нечего докладывать министру, он еще не показал себя…