История Глории - Стейс Крамер

Тихий, но в то же время властный голос, который имеет свойство зомбировать. Стоит ей начать объяснять, по крупиночкам разбирать то, что у тебя внутри – и ты не можешь ни о чем другом думать. Ты слушаешь ее, даже забываешь дышать, а стены, белоснежные, что в ее кабинете, будто оживают и медленно крадутся к тебе, сжимая воздух. Ты слышишь только ее голос, видишь лишь белое, с каждой секундой уменьшающееся пространство, и ее отвратительно серый прямой пробор между угольными волосами.

– И чтобы в этом окончательно убедиться, – продолжала она, – я задам тебе несколько вопросов. Они простые. Ты готова?

– Да…

– Какой у тебя цвет глаз?

– Голубой.

– Какую книгу мы обсуждали с тобой вчера на сеансе?

– «Прекрасные и проклятые».

– Молодец. В начале беседы я упомянула о погоде. Что именно я сказала?

– Сегодня солнечно, но вечером обещают дождь.

– Как меня зовут?

– Кэролайн Стэдфорд.

– А тебя как зовут?

Стены все приближались, воздуха было катастрофически мало, я впилась в колени обгрызанными ногтями.

Кэролайн вновь улыбнулась, пытаясь вернуть дружелюбную атмосферу, но ее мрачно-карие глаза откровенно транслировали вскипающую внутри ее злость.

– Ты мне доверяешь, – сказала она.

Меня начало трясти, рука еще крепче ухватилась за несчастное колено, голова кружилась.

– …Я Глория Макфин.

– Глория, ты знаешь, в чем тебя обвиняют?

– Да.

– Понятно ли тебе предъявленное обвинение и признаешь ли ты себя виновной?

– Предъявленное обвинение мне понятно. Свою вину я признаю в полном объеме.

– Ты большая молодец, – сказала Кэролайн, погладив меня по руке. – То же самое ты должна сказать на суде. Понятно?

– …Да.

34

Я мучительно долго надевала форму, пальцы не слушались. Тело вовсе не принадлежало мне. Я ничем не отличалась от маленького ребенка, который еще не скоро подружится с координацией. В душевой, кажется, никого не осталось. Я медленно шла к выходу, попыталась открыть дверь, но она мне не подчинялась. Из последних сил я старалась вызволить себя из заточения, но все попытки обернулись крахом. Дверь заперта.

– Мартышка… – услышала я голос за спиной.

Обернувшись, я увидела перед собой Лотту. Она смотрела на меня единственным глазом, злобно скалилась. Затем за ее спиной показались еще две женщины. Толстуха стояла на месте, а те двое подошли ко мне, приперев к двери.

– Ну что, Мартышка, ты уже не такая опасная теперь?

Ее шестерки схватили меня. Я стала нелепо брыкаться, выглядело это так же жалко, как предсмертное кривляние червя, насаженного на крючок.

– Разденьте ее.

Одна из тех, что меня держала, заломила мне руки, вторая стала снимать с меня штаны, трусы. Затем дошла очередь до рубашки. Лотта приблизилась ко мне и стала с животным интересом рассматривать меня. Ее потные, шершавые руки стали гладить мои шрамы.

– Да уж… Такой красотой можно любоваться целую вечность.

Далее начался настоящий кошмар. Толстуха размахнулась и с неистовой силой ударила меня в живот. Вдох застрял где-то в съежившемся от неописуемой боли теле. Не успела я опомниться, как последовал очередной удар, что пришелся по лицу. Я взвыла от боли и бессилия. Меня бросили на пол. Поняв, что я уже точно никуда не денусь и сопротивляться не стану, все три стали одновременно измываться надо мной. Каждый новый удар был в тысячу раз сильнее предыдущего. Но я упорно продолжала цепляться за свою жизнь.

И вдруг…

Вспышка!

Я отключилась буквально на несколько секунд и увидела отца, его разъяренный взгляд и кулак, которым он ударил меня так, что я отлетела в другой конец комнаты.

«– …У тебя больше нет дочери».

Я снова открыла глаза, попыталась вздохнуть, но тут последовал еще один удар.

Вспышка!

Мы сидим с Алексом на крыше автодома ранним утром.

«– Для счастливой жизни люди не нужны. Уж поверь мне».

Выстрел. Ребекка падает на асфальт. Я ползу к ней.

«– …Папа улыбается».

Я стою на мосту, вижу Беккс, улыбаюсь в последний раз и прыгаю.

Миди швыряет в меня мертвого кролика. Мне страшно, и я не знаю, как выбраться из этого кошмарного места.

«– Теперь тебе уже не вернуться к свету, – говорит Доминик, глядя на мою тату на шее».

– Кто это с нею сделал?! Отвечайте немедленно! – яростно вопила Кэролайн.

– Понятия не имеем, – ответил ей мужской голос. – Мы обнаружили ее на полу в душевой.

– Недоумки! Вы хоть понимаете, что из-за этой чертовой девчонки у нас всех будут неприятности?! Из-за этого инцидента заседание перенесли до тех пор, пока она не оклемается. На меня давят «сверху», а я ничего не могу сделать! Она – самая обсуждаемая преступница Соединенных Штатов. Представляете, какая ответственность лежит на нас, а?!

Кэролайн явно была в отчаянии. Она так разнервничалась, что напрочь забыла о том, что я нахожусь совсем рядом, за дверью. Я лежала на кровати и едва не скулила от прошибающей волны боли при попытке сделать полноценный вдох. Я была похожа на отбивную.

– Я назначаю ей двойную дозу, – немного успокоившись, сказала Кэролайн. – Не хватало еще, чтобы наша терапия накрылась.

– Так можно же повторить, если вдруг что.

– Нельзя слишком часто играть с ее мозгами. Иначе она вообще двух слов связать не сможет на суде.

Несколько часов спустя ко мне в палату зашел медбрат, протянул поднос с таблетками и маленьким стаканчиком с водой. Я послушно затолкала таблетки. Проглотила. Медбрат вскоре вышел, а я тем временем осторожно сползла с кровати и в образе подыхающей улитки поползла к унитазу. Два пальца в рот, и таблетки, проглоченные минуту назад, оказались на дне унитаза.

Я себя чувствовала катастрофически слабой, голова адски кружилась. Физически я была, можно сказать, трупом. Но вот разум мой бодрствовал как никогда. Те несчастные клочки воспоминаний, что я видела, когда меня избивали, снова и снова прокручивались в моей голове. Моя память понемногу стала восстанавливаться. Но картинка все равно оставалась нечеткой. Это еще не все. Меня лишили самого главного моего прошлого. Меня обезоружили, стерли значимые моменты из моей жизни. Я потеряла себя. Пока я пребывала в беспамятстве, они могли делать со мной все, что угодно, могли заставить говорить то, что нужно им.

Несколько долгих, мучительных дней я заставляла себя вспомнить еще хоть что-нибудь. Но пробелы в памяти никуда не делись. Я миллион раз пыталась сконцентрироваться, выблевывала таблетки, чтобы здравый рассудок меня не покинул, била себя, чтобы в моей голове вновь произошел волшебный щелчок и снова появились вспышки.

– Давай! – кричала я в истерике. – Вспоминай давай!

Но моих сил было недостаточно.