В путь-дорогу! Том I - Петр Дмитриевич Боборыкин

— Вотъ m-r Горскинъ, — продолжала Телянина — очень мало слышалъ васъ.

М-г. Горскинъ стряхнулъ свой фиксъ и взглянулъ милостиво на Горшкова.

— Я надѣюсь, что вы еще не привыкли faire lе difficile? — процѣдилъ онъ, едва разжимая губы.

— Я такъ часто играю здѣсь, что еще успѣю вамъ надоѣсть, — отвѣтилъ Горшковъ.

— А вы можете начать, — запѣла Лидія Михайловна. — Nadine кончила, я думаю, урокъ свой. Мы сперва отсюда послушаемъ. Et vous, m-r Telepneff; est-ce que vous avez totalement abandonne la musique?

— Non, madame; mais le temps me manque, — отвѣтилъ Борисъ.

Прошло секунды три въ молчаніи, послѣ чего молодые люди разсудили удалиться; а вдова, кивнувъ имъ головой, начала что-то вполголоса разсказывать прокурору.

— Аудіенція кончена, — проговорилъ Горшковъ, идя черезъ гостиную: — мальчпковъ обласкали и отпустили, только пряничка недоставало.

— И все она со своимъ французскимъ языкомъ, — замѣтилъ Борисъ.

— Нельзя, братъ; она только на парле франсе и держится; безъ этого она образъ и подобіе Божіе потеряетъ.

— Еще сильнѣе начала притираться.

— Мастодонъ, — завершилъ Горшковъ.

— Какъ, какъ, Валерьянъ?

— Мастодонъ, допотопное животное, и въ тебя-то какъ впилась. ужъ погоди, Боря, ты ей попадешься въ руки.

Въ залѣ было свѣтлѣе, на піанино стояли двѣ свѣчи; возлѣ поставленъ былъ низенькій пюпитръ, и Петинька съ Келлеромъ настраивали инструменты.

— Петя! — крикнулъ Горшковъ: — я пойду въ классную, на минутку; еще сестра твоя не готова. Пойдемъ курить, Боря.

Они вышли въ корридоръ, и Горшковъ отворилъ дверь въ продолговатую комнату, куда нужно было спуститься двѣ ступеньки.

Классная занята была большимъ столомъ и огромнымъ диваномъ. На стѣнѣ висѣли расписаніе уроковъ и похвальный листъ, который Петинька получилъ въ первомъ классѣ. Такое чудо совершилось потому, что въ этотъ годъ Лидія Михайловна принимала у себя въ домѣ попечителя округа, пріѣзжавшаго ревизовать гимназію. Надъ простенькимъ чугуннымъ каминомъ висѣла лампа. Ни Горшковъ, ни Борисъ дома не курили, не отъ того, что были стѣснены, а такъ, не приходило на умѣ. Борисъ зажегъ спичку. Въ эту минуту отворилась стекляная дверь, завѣшенная изнутри красной тафтой, которая вела въ комнату гувернантки.

Вошла Надя, а за нею миссъ Бересфордъ, или миссъ Чортъ, какъ ее называлъ Горшковъ. Борисъ потушилъ спичку. Горшковъ, немножко школьнически, спряталъ между пальцевъ папироску. Надя вышла и сейчасъ же улыбнулась, увидѣвъ двухъ друзей. Ей было лѣтъ пятнадцать, но на видъ казалось больше. Она наслѣдовала отъ матери большой ростъ, крупныя формы и черты. Лицо у ней было полное, съ немного пухлыми щеками. Цвѣтъ кожи прекрасный; большой правильный лобъ и темносѣрые глаза съ пріятнымъ разрѣзомъ вѣкъ; что-то смѣлое и вмѣстѣ очень мягкое было въ ея лицѣ. Густые темнокаштановые волосы заплетены были въ косички. На Надѣ ловко сидѣло сѣренькое платье съ пелеринкой и довольно короткой юпкой, изъ-подъ которой виднѣлась крупная, но изящная нога, въ козловой ботинкѣ.

— Здравствуйте, Борисъ Николаичъ, — сказала она удивленнымъ и радостнымъ голосомъ: — что-это-вы пропали?

— Здравствуйте, Nadine, — отвѣтилъ Борисъ и взялъ ее за руку.

Англичанка при этомъ поморщилась.

— Ну вотъ, привезъ вамъ, барышня, пріятеля вашего, — началъ Горшковъ… — Вы хотя мнѣ за это спасибо скажите… Онъ совсѣмъ затворникомъ живетъ, насилу затащилъ…

Надя опустила свои густыя рѣсницы и потомъ довольно смѣло взглянула сперва на Горшкова, потомъ на Бориса.

— Пойдемте въ залу, — сказала она…

— Will you play together? — произносила миссъ.

— Yes, my dear, — отвѣтила кротко Надя и пошла впередъ.

Горшковъ подлетѣлъ къ англичанкѣ.

— Какъ ваше драгоцѣнное здравіе, май диръ? еще изволите процвѣтать?

Старуха сморщилась и, чмокнувъ губами, что-то такое промычала. Она похожа была на сушеное яблоко: подбородокъ ея выдался, на щекахъ краснѣли жилки; ртомъ она точно жевала жвачку.

Борисъ раскланялся съ ней не такъ кавалерственно, какъ Горшковъ.

— How are you? — сказалъ онъ ей.

— Thank you, — прошамкала старуха.

Борисъ, бывая у Теляниныхъ, началъ болтать по-англійски.

— Научи ты меня, Боря, какому-нибудь ругательному слову по англійски, — шепталъ Горшковъ на уху Борису… — А замѣтилъ, какъ Надя-то обрадовалась? Ахъ ты презрѣнный рабъ!…. Рыба! — сказалъ онъ громко…

Надя сходила къ матери на аудіенцію и вернулась.

Петинька и Келлеръ уже усѣлись за пюпитръ, одинъ противъ другаго. Горшковъ раскладывалъ ноты.

Борисъ подошелъ къ Надѣ.

— Что это вы, Nadine, со мной церемониться начали? — сказалъ онъ, смотря ей въ глаза: — зачѣмъ это вы меня Борисъ Николаичъ зовете, я просто Боря.

Надя сперва молчала; а потомъ отвѣтила:

— Какъ же можно?… вы ужъ большой.

— Что же такое, и вы большая…

— Ахъ, не говорите, Борисъ… Борисъ Николаичъ…

— Да зачѣмъ же поправляться?…

— Не говорите, что я большая… maman меня каждый день все упрекатъ… que je me pose eng'rande demoiselle… А вы все дома, съ папа… Онъ очень боленъ? Мнѣ m-r '^Горшковъ про васъ разсказываетъ. — Надя немножко покраснѣла. — А играть мы ужъ не будемъ съ вами? — спросила она.

— Вотъ, какъ папенькѣ будетъ получше, тогда мы съ вами опять начнемъ музыканить…

— Пожалуйста!!.. — вырвалось у Нади, и это «пожалуйста» было такъ хорошо сказано, что Борису очень захотѣлось взять Надю за руку… Онъ было и протянулъ руку, да подошла англичанка и чмокая сказала Надѣ:

— Will you begin?

— Yes, my dear, — опять такъ же кротко отвѣчала Надя и пошла къ пианино, и за ней Борисъ.

— Ну, барышня, — заговорилъ Горшковъ — ноты я вамъ разложилъ, какъ-то у насъ сойдетъ тріо.

— Дурно сойдетъ, — отвѣтила улыбаясь Надя…

— Ну, дурно — недурно, это вы изволите скромничать. Andante пойдетъ прекрасно; финалъ похуже… слишкомъ спокойно будетъ; но все-таки хорошо. Садитесь-ка.

Надя неторопливо сѣла, всѣ ея движенія и манера говорить были довольно медленны и необыкновенно плавны.

— Ты смотри у меня, Петя, — крикнулъ Горшковъ — какъ сфальшивишь, такъ за правое ухо ущипну, канифо-лишь-ты такъ, что у тебя точно телега скрипучая…

— Ха-ха-ха! — разразился Петя.

— Геръ Келлеръ… — крикнулъ Горшковъ нѣмцу, который приноравливался къ какой-то аппликатурѣ… шпиленъ зи нихъ зо… — и онъ началъ махать пальцемъ — ви ейнъ машина… ферштейнъ зи?

— Ja, ja, — отвѣчалъ нѣмецъ съ глупѣйшей миной… Надя тихо разсмѣялась и переглянулась съ Борисомъ. — Ну, барышня, съ Богомъ! Герръ Келлеръ!… ейнъ, цвей, дрей!

Горошковъ хлопнулъ. Начали тріо. Онъ сталъ около Нади и смотрѣлъ ей въ ноты, переворачивая листы. Надя играла спокойно, но съ толкомъ, сильно, точно по-мужски, оттѣняя очень хорошо переходы изъ piano въ forte.

Келлеръ замоталъ головой и завылъ на своей желтой, пузатой віолончели, какія обыкновенно бываютъ въ странствующихъ нѣмецкихъ оркестрахъ. Петя сопѣлъ, топалъ ногой тактъ, срывался и безпрестанно передергивалъ скрыпку. Смычекъ у него, въ самомъ дѣлѣ, дралъ жестоко. Миссъ Бересфордъ усѣлась въ комокъ на стулѣ, въ углу; задремала и зачмокала. Борисъ отошелъ поодаль отъ піанино,