История одного пробуждения - Зоар Лео Пальфи

было нечто, находящееся за зеркалом. Или, по крайней мере, казалось таковым. Размытое, почти неразличимое пятно, но у него было ощущение, что это… фигура. Человеческая фигура, скрытая от прямого взгляда, но уловленная отражением в глазу модели, а затем перенесённая на холст его подсознанием.

Сердце Элиаса забилось быстрее. Он не был параноиком, не верил в призраков. Но это было слишком странно, слишком необъяснимо. Кто мог быть за зеркалом в его мастерской? В его личной, закрытой для всех, кроме Анны, мастерской?

Холодный пот выступил у него на лбу. Вся его теория о предательстве Анны была построена на том, что она действовала одна. А что, если нет? Что если она была не одна? Что если за её спиной, или рядом с ней, стоял кто-то ещё, кто-то, кто управлял её действиями, или был соучастником?

Эта мысль была настолько шокирующей, настолько подрывающей его десятилетние убеждения, что он зашатался. Он снова взглянул на портрет Анны. Её глаза теперь казались не просто смотрящими на него, а скрывающими страшную тайну. Тайну, которая была буквально запечатана в её взгляде.

Его взгляд метнулся к конверту с надписью «РАССВЕТ». Связь. Где-то здесь должна быть связь. «Рассвет» – это начало чего-то нового. Может быть, начало разгадки? Разгадки того, что на самом деле произошло десять лет назад?

Впервые за очень долгое время, в Элиасе проснулось нечто большее, чем апатия. Проснулась жажда истины. Эта жажда была острой, почти физической. Он должен был узнать. Должен был понять, что это за фигура, если она там была. И кто шлёт ему эти чертовы письма.

Мир, который он так тщательно выстроил вокруг себя – мир одиночества и неведения – начал давать трещины. И сквозь эти трещины, подобно первым лучам утреннего солнца, просачивалось нечто, похожее на надежду. Надежду не на прощение, не на возвращение былой славы, а на понимание. Понимание, которое, возможно, было единственным путём к настоящему рассвету.

Глава 3: Тень из Зазеркалья

Дрожь пробежала по телу Элиаса, хотя в комнате не было ни сквозняка. Это был не холод, а озноб предвкушения, смешанный с ужасом. Таинственный блик в глазах Анны на портрете, а затем и на другом этюде, не давал ему покоя. Фигура. Размытая, неуловимая, но определённо фигура, стоящая за зеркалом. Мысль об этом была абсурдной, граничащей с безумием, но его разум, дремавший десятилетие, теперь работал с лихорадочной скоростью.

Он снова наклонился к портрету. Его глаза, когда-то видевшие мир в оттенках и полутонах, теперь искали лишь этот мельчайший намёк на что-то скрытое. Если там была фигура, то кто? И почему Анна, его Анна, позволила кому-то быть свидетелем их личных, творческих моментов? Тем более, если это было связано с её предательством.

Элиас оторвался от картины и медленно огляделся по сторонам. Десять лет он жил в этом доме, который был когда-то домом его родителей, а затем стал его собственной мастерской. Каждый уголок, каждая пылинка здесь были знакомы. Он продал практически всю мебель, оставив лишь самое необходимое. Зеркало. То самое старинное зеркало в резной раме. Он помнил его. Оно стояло в углу, отражая свет из окон, создавая иллюзию дополнительного пространства.

Когда он продавал вещи, после того как мир искусства закрыл перед ним свои двери, зеркало было одним из первых, что ушло. Тогда он не думал о нём. Просто ненужный предмет, напоминавший о прошлой, несуществующей жизни. Но теперь…

Он попытался вспомнить, кому он его продал. Спустя столько лет, это казалось невозможным. Люди приходили и уходили, забирая его мебель, его картины (те, что остались), его вещи. Лица сливались в одну размытую массу.

Но имя. Должно быть имя. Он вернулся к старому комоду, открыл ящик. Там лежали старые бумаги: банковские выписки, счета за коммунальные услуги, квитанции. Всё, что осталось от его прежней, упорядоченной жизни. Его пальцы дрожали, когда он перебирал пожелтевшие листы. Пыль поднималась лёгкими облачками, заставляя его чихать.

Наконец, под стопкой старых газет, он нашёл её. Небольшую, аккуратно написанную квитанцию от руки. Она была датирована месяцем после той роковой выставки. «Зеркало, рамка – орех. Продано миссис Эвелин Стоун. Адрес: Улица Вязов, 17».

Эвелин Стоун. Имя ничего не говорило ему. Он никогда не слышал о ней. Но адрес. Улица Вязов. Это был один из самых старых районов города, расположенный далеко от центра, в части, которую он редко посещал.

«Улица Вязов, 17». Эта информация, казалось бы, такая незначительная, внезапно стала маяком в его туманном сознании. Она была зацепкой. Первой реальной, осязаемой зацепкой за десять лет.

Элиас почувствовал прилив энергии, давно забытой, почти пугающей своей интенсивностью. Ноги, которые ещё минуту назад казались ватными, теперь готовы были бежать. Он должен был найти это зеркало. Он должен был увидеть его, может быть, прикоснуться к нему. Увидеть, что оно отражает сейчас. Или понять, почему оно отразило ту фигуру тогда.

Он направился к телефону. Старому, дисковому телефону, который стоял в прихожей. Он не пользовался им годами. Его мобильный, если он вообще существовал, лежал где-то в недрах шкафа, разряженный и забытый. Он поднял трубку. Гудка не было. Конечно. Он давно отключил стационарный телефон, чтобы минимизировать контакты с внешним миром.

Разочарование кольнуло его, но тут же было вытеснено нахлынувшей решимостью. Значит, пешком. Или на автобусе. Или как угодно. Он должен выбраться из этого дома. Впервые за долгое время, эта мысль не вызывала паники, а лишь нетерпение.

Он быстро поднялся в спальню, натянул самую простую одежду – старые джинсы и выцветшую рубашку. Нашёл ключи от входной двери, которые казались ему чужими в руке. Его пальцы машинально ощупали их, вспоминая их форму.

Прежде чем выйти, он остановился в прихожей. Его взгляд упал на конверт с надписью «РАССВЕТ». Он взял его. Провел большим пальцем по слову. Возможно, это не просто циничное послание. Возможно, это подсказка. Символ того, что его личная ночь закончилась. Что наступает время прояснения.

Выйдя из дома, Элиас почувствовал, как солнечный свет, не привыкший к его лицу, больно ударил по глазам. Он зажмурился, а затем медленно открыл их. Мир вокруг него был таким, каким он его и оставил десять лет назад, но теперь он видел его по-другому. Деревья казались зеленее, небо – синее, а воздух – свежее. Или это просто его восприятие изменилось?

Он глубоко вдохнул, ощущая запахи города – бензина, влажной земли, цветов. Это было странно. Неприятно и одновременно… живо. Он ощущал себя чужим в этом мире, как путешественник во времени, высадившийся в незнакомом столетии.

До улицы Вязов было довольно далеко. Он решил пойти пешком, чтобы привыкнуть к окружающей обстановке, к людям, к шуму. Сначала было тяжело. Каждый шаг казался испытанием. Его тело, привыкшее к сидячему образу жизни, протестовало. Ноги ныли, лёгкие горели. Но он продолжал идти.

Мимо него проносились машины, смеялись дети, бежали люди. Он наблюдал за ними, как за инопланетянами. На их лицах читались заботы, радости, обыденность. Он чувствовал себя отрезанным от этого, словно невидимая стена отделяла его от живого, движущегося мира. Он был наблюдателем, а не участником.

По мере того, как он отдалялся от своего района, дома становились старее, улицы – уже, деревья – выше, создавая туннели из листвы. Улица Вязов оказалась именно такой, какой он её и представлял: тихая, почти заброшенная, с домами, которые дышали историей, но и ветхостью. Некоторые окна были разбиты, крыши провалились. Это был район, забытый временем.

Номер 17. Старый, двухэтажный особняк, утопающий в зарослях дикого винограда. Его забор, когда-то, возможно, величественный, теперь был покосившимся и покрытым мхом. Окна были завешены тяжёлыми,