Хорошая женщина - Луис Бромфильд

Мозес Слэд медленно шел домой, обуреваемый тяжелыми сомнениями. Расставшись с Эммой, пылкий влюбленный уступил место расчетливому политику. Неизвестно почему, но мистер Слэд чувствовал себя одураченным. Появление беременной и неряшливой Наоми основательно смутило его. Он и не подозревал об ожидавшемся прибавлении семейства. Эта особа, соображал он, по меньшей мере на седьмом месяце, а он до сих пор ничего не знал. Конечно, Эмма не могла с ним говорить о столь деликатных вещах. Но она могла дать ему понять каким-нибудь осторожным намеком. Значит, если даже Филипп умрет, положение ничуть не улучшится, — скорее, наоборот. Если он оставит вдову и ребенка… Мистеру Слэду вдруг показалось, что Эмма форменным образом обманула его, — точно у нее самой должен был родиться ребенок и она вознамерилась женить его на себе, желая покрыть чей-то грех…

Охваченный паникой, мистер Слэд горько раскаивался в своем стремительном натиске на вдову Барнес, бывшем причиной ее шокированного отказа. Правда, ее наружность не могла итти в сравнение с физическими достоинствами Эммы, но зато там не было никаких осложнений в лице детей, невесток, внуков, внучек и прочее. Разумеется, Эмма никогда не узнает, что в разгар романа с нею он сделал диверсию в сторону миссис Барнес. Она никогда не узнает истинной причины его продолжительного молчания.

20

После примерения с Эльмером воскресные обеды у Ниманов возобновились. Идя к брату, Эмма не меньше, чем ее суженый, мучилась сомнениями. Теперь, когда дело было сделано или почти что сделано, ей стало не по себе. Далеко не так, просто, рассуждала она, перестроить всю свою жизнь в таком возрасте. Предстоит много затруднений, ибо с Мозесом Слэдом будет не очень-то легко ладить. Конечно, он не так ненадежен, как Джэзон: член конгресса не может удрать и в воду кануть. Но, с другой стороны, характер у него уж слишком положительный и твердый, не человек, а каменная глыба.

Всю дорогу Эмма рассматривала предстоящее замужество со всех возможных точек зрения, кроме самой важной: своего честолюбия. В глубине души она твердо решила стать женой Мозеса Слэда, как ни старалась она замаскировать и скрыть от самой себя этот факт. Ресторан процветал и расширился до размеров, пропорциональных феерическому росту города. Ей больше ничего не оставалось делать, а между тем она все еще была полной сил и здоровья женщиной «в цвете лет». Но для жены Мозеса Слэда открывались новые, блестящие перспективы…

Хотя, говорила себе Эмма, не может быть и речи о любви между нею и Мозесом, тем не менее она чувствовала невероятную потребность поделиться с кем-нибудь этой новостью. Но с кем? Разумеется, не с ее «друзьями» — дамами. С ними можно было позволить себе только самые осторожные намеки, потому что у этих кумушек каждый слух разростался как лавина. О Наоми нечего было и думать, в особенности с тех пор, как в ее глазах появилось нездоровое любопытство тети Мабель. Может-быть, с Эльмером? Нет, это тоже невозможно, хотя, казалось Эмме, он будет доволен ее браком с таким солидным человеком. И, все-таки, ему она не могла сказать, — она хорошо помнила, как он отнесся к сообщению о ее помолвке с Джезоном, и боялась встретить с его стороны такое же отношение и в данном случае.

Оставался один Филипп, но он был слишком болен. Впрочем, если бы он и был здоров, она вряд ли рассказала бы ему о предстоящей свадьбе.

В первый раз со времени возвращения сына почувствовала она необходимость поделиться с ним чем-то, и мысль о том, что это будет не легко, поразила ее. До сих пор она сознательно игнорировала перемену в их отношениях, но теперь, когда наступил кризис, пришлось взглянуть правде в глаза. Да, это так: ее мальчик, который всегда любил ее, которого она боготворила свыше всякой меры, ее мальчик, чью душу она, можно сказать, создала по своему образу и подобию, — стал для нее чужим человеком, с которым она не могла поделиться своими сокровенными намерениями.

Эти волнующие мысли невольно заставили Эмму ускорить шаги. Почему, продолжала она спрашивать себя, почему это случилось? Разве она не посвятила ему всей своей жизни? Разве не работала она ради него до изнеможения? Разве не оберегала она его от всякой скверны, не охраняла его чистоты? Разве хоть раз в жизни подумала она о чем-либо другом, кроме его блага? Комок подступил к горлу бедной Эммы, и глаза заволокло влажной пеленой. Чем заслужила она такое наказание?

В душе ее не было злобы против Филиппа. Нет, его нельзя ни в чем винить. Он был хорошим сыном и никогда не причинял ей неприятностей, если не считать сомнений в своем призвании. Но сомнения эти преходящи и, пожалуй, даже естественны. Так как его возвращение в Африку невозможно, то, быть-может, он, в конце-концов, получит какой-нибудь приход в родном городе, и — кто знает? — даже сделается епископом. Ведь он, безусловно, в тысячу раз умнее большинства священников. Может-быть, после болезни он снова познает свет истины.

Да, Филипп отличный сын. Эмма была уверена, что он любит ее попрежнему.

Но кто же виноват в том, что он так изменился? И мало-по-малу ее подозрения перешли на Наоми. Да, конечно, это дело рук Наоми. Эмма припомнила, что Наоми всегда ее недолюбливала, — это как-то чувствовалось. Но за что, за что? Разве она не делала всего для Наоми? Разве она не обращалась с ней, как с родной дочерью?

И вот награда за все — ненависть и ревность!

Эмме пришло в голову, что перемена в Филиппе — его охлаждение к матери, — стала особенно ярко проявляться с тех пор, как Наоми стала его женой не только по имени. И вдруг ей все стало ясно: Наоми, ради которой она шла на все жертвы, украла у нее Филиппа.

Когда Эмма подошла к мрачному мавзолею Эльмера, ее слезы высохли, но комок стоял попрежнему в горле и оставался там во время всего завтрака, так что Эмма порой боялась разрыдаться. Поглощенная своим горем, она почти не слушала длинных, по обыкновению, речей брата и идиотских замечаний Мабель. Но презирала она Мабель так, как никогда раньше, — ведь Мабель стала закадычной подругой Наоми и, следовательно, была ответственна за все случившееся.

После завтрака Эмма улучила минуту, когда Мабель вышла на кухню, и отвела Эльмера в сторону.

— Эльмер, у меня есть к тебе просьба.

Он испуганно воззрился на нее, как не раз