Монгольский след - Кристиан Гарсен

несколько других, с которыми он счел нужным познакомить читателей. Как оказалось, на протяжении вот уже многих лет Бергман методично брал на учет, собирая материал для одного из будущих романов, случаи, когда люди в основном, мужчины) без видимых причин порывали с привычной жизнью и укрывались от мира в труднодоступном месте, известном только им самим, — это могла быть пещера или нора, которую они усердно углубляли до тех пор, пока к ним не приходила смерть. Общая картина напоминала прокатившуюся по планете эпидемию самозакапываний в погребальные норы, и, вопреки предположению Беатрикс Медоу-Джонс относительно ее друга Спрингфилда, не было обнаружено никаких веских причин, которые могли бы подтолкнуть десятки заразившихся к выбору для себя подобного ухода из жизни. Аластер Спрингфилд в штате Юта, Шеридан Шенн в Шотландии — под Стерлингом, Эдвард Чэнь в российском Приморье, Кристиан Гарсен во французской части Альп, Герберт Юлиус Клайнгутти в Патагонии, Чжу Мэньфэй и его брат Чжу Юнлинь в китайской провинции Юньнань, Самюэль Ришар в Юрских горах, Пьетро ди Ломбардо в итальянской Апулии, Яцунари Сесуко на севере Японии, Милдред Рен на западе Ирландии — в Коннемаре, Хрили Гампо в гонконгском округе Яу Ma Теи, Соланж Брийа в пещере посреди Центрального массива во Франции, Эженио в Монголии, Ван Жэньтао неподалеку от российско-китайской границы, Джибраил эль-Этр на юге Йемена и еще множество других — всех на протяжении буквально нескольких лет постигла одна и та же участь: их обнаружили кого в пещере, кого в погребе или в норе, все они лежали, скрючившись, в собственноручно вырытой нише, словно какие-нибудь недоношенные зверята в матке погибшей матери.

Рагнвальд шумно прикончил свой кофе.

— Странно всё это, — проворчал он, вытирая губы. — От чего они все пытались скрыться?

— Я их понимаю: искали убежища от мирской суеты, — пояснила Нююрикки.

— Гм. Но почему тогда у одного из них нет фамилии?

— Как это нет фамилии?

— Да вот в том списке пропавших у одного человека указано только имя, без фамилии, — взгляните: «Эженио в Монголии». Меня это сразу насторожило.

Нююрикки взглянула на Рагнвальда с сочувствием: «Всё-таки правда, что он немного идиот», — подумала она. Однако она была достаточно тактична, чтобы не сказать этого вслух.

— Нам-то что с того? — бросила она небрежно. Мы же не обязаны проводить расследование о пропаже ни этого Эженио, ни… как же его… — она мельком заглянула в статью, — Герберта Имярека Пупкина, ни кого-либо еще, мы разыскиваем только Эзру Бембо, о котором несколько месяцев нет никаких известий. Кстати, — продолжила она, обращаясь к Мизре, — раз уж он прожил много лет в этой пустыне, то, возможно, был знаком с тем Аластером Спрингфилдом, о котором говорится в статье, как вы считаете? Будем хотя бы надеяться, что его судьба не так печальна.

— Не думаю, что они были знакомы, — сказала Мизра. — Пустыня большая, сами знаете.

На этом она встала и вынесла чашки на кухню.

— Действительно, — улыбнулась Нююрикки. — Впрочем, мы это проверим прямо сейчас.

Она тоже поднялась.

— Выходим через полчаса, Рагнвальд, согласен?

— Как скажете, лейтенант. Куда мы пойдем?

Нююрикки мысленно подняла глаза к небу.

— Ну конечно же, к пещере, где жил Эзра Бембо. Где живет Эзра Бембо, — уточнила она, завидев, что Мизра возвращается из кухни.

— А в каком это направлении?

— Что ж… мы сейчас спросим у Мизры, — ответила она, широко улыбаясь.

— Я бы пошел вон туда, — сказал Рагнвальд и, как китаец в его сне, показал в сторону едва различимых издали холмов на западе.

Мизра вернула на обычное место голубой кофейник и стерла крошки со стола.

— Вы правы, — сказала она. — Это в той стороне.

Розарио Тронбер 2

Почти безголосый квартет

Этот китаец совершенно безумен. Я имею в виду даже не то, что он способен управлять своими сновидениями — за исключением тех случаев, когда в его сны якобы влезает и хулиганит там мальчуган, к которому мы едем. Хотя уже это само по себе напоминает симптом легкого помешательства. И еще за исключением тех нескольких дней, что он прожил на берегу Байкала: там у него почему-то вообще не было сновидений, и это, по его словам, выглядело крайне подозрительно. Впрочем, хватает и других оснований предполагать, что парень отмороженный. Днем в машине он не дремлет, он без удержу строчит каракули в своем блокнотике. Вид у него при этом как не от мира сего. Возможно, таков он и есть по-настоящему. Пока что, правда, ничего страшного не приключилось. Но вот вчера вечером в палатке, с девяти часов (было холодно, мы устали и поэтому спать улеглись рано) до часу пополуночи он как заводной рассказывал мне об историях, которые он сейчас пишет или уже написал раньше, а теперь пытается увязать между собой. В одной из тех историй фигурирую и я: «В этом нет ничего сверхъестественного, — заверил он, — там говорится о нашем теперешнем путешествии, я всего лишь добавил к нему некоторые детали». Должен признаться, меня это немного напрягает — быть персонажем: движения, которые он меня понуждает там делать, и слова, которые он заставляет меня произносить, — они всё же, скорее, его, чем мои, и поэтому вполне вероятно, что, если когда-нибудь мне вдруг попадется на глаза этот текст, я в нем ни капельки себя не узнаю. Например, вот эти соображения, которые я тут излагаю, — это ведь он написал их, не я. Могли бы ли эти мысли однажды прийти в голову мне самому? Не уверен, а если бы и пришли, то не совсем такие. Он сообщил мне также, что после того, как я вчера утром, пока мы с ним поджидали возвращения Самбуу и Дохбаара, отправившихся для разминки на пробежку, рассказал ему всё, что знал об исчезновении Эженио, он решил составить краткую биографическую справку о каждом из нас четверых, и в той из них, что касается меня, он упомянул и пропажу Эженио. Также он вскользь упомянул, что представил меня там как писателя. «По наитию», — пояснил он. Дурацкое у него наитие: я в жизни не написал ни строчки. Хотя, следует признать, ошибся он не так уж и намного: у меня есть брат, Жорж, — вот он действительно написал два романа, а еще эссе о поэзии Норвича Рестингейла. Ладно, это еще не самое странное. В тех историях, что он пишет или когда-то написал, или еще напишет, одной из героинь является пухлая уснувшая шаманка: он уже успел обрисовать ее прежде, чем увидел наяву, в истории о своих многочисленных путешествиях по внутренним мирам — тот