Юркие люди - Анна Андреевна Лужбина

бренчит. Яков поет все громче, чтобы не слышать. Когда звуков становится меньше, он все-таки смотрит во двор: вода поднимается по чуть-чуть, и течение ее усиливается. Вот плывет соседское пугало лицом вниз, вот чье-то яркое платье, вот какое-то маленькое животное на бревне. А потом снова дождь, и ничего уже не видно, кроме текучей воды. От дождя дребезжит стекло, и Яков заколачивает и чердачное окно тоже, на всякий случай.

После обеда Яков спит, а когда просыпается, дождь вроде бы тише и можно вылезти осмотреться на крышу. Вокруг большая вода: землю видно, но где-то в стороне, там, где холм.

Яков собирает главное в холщовые мешки, прячет в бат. До воды с крыши можно уже дотянуться ногой. Небо над домом нездоровое, чужое, Яков такого неба никогда и не видел: будто в синяках и укусах.

Он движется по течению, куда бат тянет вода, сложив в ногах весло и шест. Яков всегда верит воде, это его стихия: ему так говорили соседи-китайцы, пока их не сослали обратно в Китай по неясной причине.

Яков плывет мимо затопленного леса, и кажется, что бат летит, раз глаза теперь так высоко. Яков знает здесь каждое дерево, потому что многие деревья росли вместе с ним, но никогда не видел верхушки. В кронах шуршат и чирикают птицы, в незатопленных дуплах кто-то прячется. Вот летит сова, садится на дубовый сук и смотрит на Якова круглыми разноцветными глазами. Иногда Яков застревает, но снизу будто бы чья-то мягкая ладонь поднимает его и толкает дальше. Лес из зеленого становится синим, в нем все больше звуков. Какие-то Яков никогда не слышал.

Потом он ложится спать и спросонья видит, что где-то рядом плывут русалки, и у каждой из них Катино лицо. Яков переворачивается на другой бок, закрывается мешком с головой и снова спит так, как дома, что нельзя разбудить. Когда просыпается – небо становится чище, а лодка на чем-то стоит и поскрипывает. Яков пробует оттолкнуться веслом, потом раздевается и прыгает в воду, пытаясь сдвинуть лодку с места.

Нырнув, открывает глаза: под лодкой маленькая церковная маковка, и днище бата зацепилось за крест. Яков сердится, плавает кругами, потом сдвигает все-таки бат с места и плывет вместе с ним, поменявшись на время местами. На брюхе у бата древние узоры, его расписывали еще таежной краской: из жирной сажи, лососевой икры. Вот широкоплечие рогатые люди, вот олени и медведи, а вот птица, похожая на Тимошу. На другом конце бата – другие люди: у них в руках копья, а еще нет рогов, и они смотрят осторожно, испуганно.

Яков лежит в лодке, как в яичной скорлупке, смотрит на небо. Плыть ему некуда: может, каждое утро он проплывает над своей утонувшей деревней, по кругу. Когда заканчивается еда, Яков поднимает над собой палку: Тимоша садится на нее, вылетев из синего с облаком леса. Яков делает вид, что кладет Тимоше в клюв рыбешку, хотя вместо рыбешки кладет пустоту, но Тимоша послушно опускается на дно и выныривает с хариусом. Яков достает нож, вырезает из хариуса кусочки, дает и себе, и Тимоше и кидает остатки в лес. Он слышал, что путешественникам надо кормить дорогу, потому что сытая дорога спокойнее.

В одно утро где-то вдалеке, куда Якова осторожно относит река, виден дым, а прямо на деревьях выстроены домики. На их крышах такие же узоры, какими украшен бат. Звонит колокольчик, и из домика на ближайшем дереве появляется низкий человек с бородой, заплетенной в три косы. Увидев Якова, он сразу же исчезает, остается только какое-то движение вдалеке, как если заметить дикого зверя. Яков знает про этих людей, их нельзя беспокоить: наверно, это люди в рыбьей коже, о них часто говорят в деревнях. Они еще раньше русских прибыли на Амур, рассредоточились по лесам.

Еще через день появляется земля, пускай и влажная, болотистая. Яков затаскивает бат, потом прячет его на самый широкий дуб и идет вперед, закинув на плечо палку. Лес с каждым шагом становится все привычнее, и с каждым шагом в лесу все больше запахов: вот горит костер и жарится мясо, вот чей-то табак, а вот Катины промытые крапивным отваром волосы. Кто-то из-за дерева смотрит внимательно за Яковом, а когда Яков поворачивается – убегает в сторону домов и что-то кричит.

Соседняя деревня – почти большая земля, от нее тянется дорога еще выше, в город. Яков переставляет отвыкшие от ходьбы ноги, видит, как на растянутой между деревьями веревке сушится красный платок. Вдалеке стоят какие-то грузовики, ходят знакомые и незнакомые люди, недоверчиво друг с другом перешептываются. Яков подходит к одному из грузовиков, какого никогда еще не видел. Темно-зеленая морда, а кабина откинута куда-то вперед, будто корова щиплет траву.

– Золотая медаль в Москве.

Яков оборачивается и видит Мишу. Миша обнимает Якова, потом делает шаг в сторону, всматриваясь с подозрением в его лицо.

– Где-где? – спрашивает Яков.

– В Москве. Рад, что ты живой. Только бы дождь с собой не принес, а то, как уехали от тебя, сразу ушел тайфун.

– А как можно дождь с собой принести?

– Люди так говорят, – Миша пожимает плечами.

– Красивая машина.

– Колхозу дали пять штук. Я теперь у такой водитель. А ты где был?

– Плавал.

Яков смотрит на Мишу: в волосах у него седые непривычные прядки, на лбу новые морщины.

– А мы здесь надолго не задержимся, – говорит Миша и по привычке закручивает опять мочку уха. – В Глюклиху пойдем, будем настаивать на регистрации. А потом, может, в город еще выше. Ты ведь не с нами?

Яков подходит к ближайшей избе, и почему-то ему кажется, что, если зайдет внутрь, – не сможет выпрямиться, только сидеть сможет или лежать.

– Повезет – буду другие товары доставлять, – щурится Миша, глядя на Якова. – Новые, несоветские. Одинокая только работа. Одинокая. Есть канал, понимаешь? Есть канал.

– Не понимаю, – честно признается Яков.

Якова все удивляет, потому что все теперь не по размеру. Вот садится на дерево лимонная бабочка, и как будто бы она очень крупная, а усики у нее толстые, как шнурки. Бабочка улетает, а потом прилетает новая, с зелеными пятнами, и Яков такой никогда не видел.

Ночь он спит в деревне, в пустой избе какого-то пропавшего рыбака, и впервые за всю жизнь ворочается. В кровати ему неудобно, матрас слишком мягкий, ногам горячо. Якову кажется, что в окне он видит Катино лицо, слышит аккуратное постукивание, но ответить ему нечем. Как будто в долгом плаванье он