Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

засыпал мгновенно, в поезде тоже спал хорошо, а детский плач по ночам выводил его из состояния равновесия. Он узнал, что такое хроническое недосыпание, и ощутил на себе, как трудно работать, не восстановив силы. Таисия Устиновна понимала, что создавшаяся дома обстановка изматывает мужа, и принимала все меры, чтобы к его приходу в квартире воцарились мир и спокойствие.

Но сегодня так не получилось. Открыв входную дверь, Алексей Алексеевич услышал пронзительный голос Заварыкиной.

— Пропади она пропадом эта квартира! — кричала она. — Ни охнуть тут, ни вздохнуть! Каждой соринкой в глаза тычет, каждую царапину на полу считает! Лучше бы в преисподнюю провалиться!

«Выходит, Карыгин ничего не прибавил, — с тяжелым вздохом подумал Алексей Алексеевич. — Грызутся, да еще как!»

Возникло желание повернуться и уйти. Но куда? Было около двенадцати ночи, не возвращаться же в заводской кабинет. Он умышленно сильно хлопнул дверью, заявляя о своем прибытии, — понадеялся, что Заварыкина утихомирится. Какое там! Весь свой гнев разбушевавшаяся женщина обрушила на него.

— Угомоните свою супружницу! — завопила она пуще прежнего, не внемля душераздирающему реву ребенка. — Замучила! Полы ей вылизывай, кафель протирай, белье в кухне не вешай! Все не по-ейному! Да мне в том курятнике трижды лучше жилось, потому как там я хозяйкой была! В ванную бросила пеленки простирнуть, так она их оттудова… У, зараза! Дворянка столбовая!

— Успокойтесь, — не разжав зубы, — процедил Алексей Алексеевич, проходя в комнату.

Таисии Устиновны в ней не оказалось. Ткнулся в ванную — и ахнул. В ванне навалом лежал пух. Да что там в ванне. Был он и на полу, и в раковине, и на халате жены, даже волосы покрыл легкий налет.

— Вот это да! Что за пейзаж? — спросил недоуменно.

Таисия Устиновна сбивчиво объяснила, что надумала соорудить пуховую перину, такую, как у матери была. Поскольку пуха не достать, закупила подушек и делает пух из перьев. Прежде этим она не занималась — не хотела загрязнять квартиру, а теперь ей все равно.

— Значит, трест пух-перо, — мрачно заключил Алексей Алексеевич.

Таисия Устиновна почувствовала в интонации мужа осуждение и попыталась отшутиться:

— Скорее, кустарь-одиночка.

Отряхнув с себя пух, пошла в кухню разогревать ужин.

Алексей Алексеевич сидел один в своем «номере», как называл комнату, в которой теперь ютились, и думал о том, что хорошо было бы очутиться сейчас в другой комнате, ощутить теплоту Лелиного плеча, испытать то ни с чем не сравнимое состояние душевной приподнятости и покоя, которое неизменно возникало у него только от одного ее присутствия.

Повертелся в промежутке между кроватью и диваном, закурил, подошел к окну, стал вглядываться в темноту улицы, подчеркнутую редкими лучистыми каплями фонарей, и непроизвольный стон, протяжный, надрывный, вырвался у него.

Открылась дверь, вошла Таисия Устиновна.

— Звал, что ли?

Алексей Алексеевич ничего не ответил, чтобы не выдать своего состояния — с языка готовы были сорваться резкие слова.

Уже позже, в постели, просмотрев газеты, он сказал жене:

— Оставь ты ее в покое, не навязывай то, к чему она не привыкла. Человека не переделаешь.

— Тебе легко советы давать, — озлилась Таисия Устиновна. — Утром ушел — ночью пришел, живешь, как квартирант, ничего не знаешь, не ведаешь. А я — терпи. — И напустилась, дав волю накопившейся злости: — Где ты видел, чтоб директор свою квартиру отдал? Полсвета обойди — не сыщешь. Каждый, наоборот, старается как лучше для себя урвать. По три раза переезжают. И родственников еще обеспечивают. Вон Баюков какие хоромы заграбастал! Пять комнат! Встретилась с женой — так она расхохоталась мне в лицо. «Слышала, говорит этак ехидненько, ваш благоверный учудил… Все за славой гонится — вот я какой!» И правда учудил…

— Я не собираюсь уподобляться ни Баюкову, ни ему подобным. Совесть не позволяет.

— А держать жену в заточении позволяет?

— В этом ты сама виновата.

— Но ты директор. Все в твоих руках. Сделал глупость — исправь. Никто тебя не осудит.

— Я сам себя осужу.

— Ты эгоист! — Таисия Устиновна слегка всплакнула. — О себе только думаешь!

— О да! Ючусь в одной комнате, ни поспать нормально, ни отдохнуть…

— Вот, вот, опять ты. А я что, не в счет? На что ты меня обрек? Целыми днями бок о бок с этой…

— Иди работать. — Голос Алексея Алексеевича прозвучал твердо, с сухим накалом.

— Кем? Медсестрой? Ты что, в самом деле?..

— А почему тебя это так испугало? Считаешь работу медсестры зазорной для себя?

Таисия Устиновна не стала оправдываться. Как убеждал ее муж учиться, когда учился сам. Не лишь бы учиться, а тому, к чему душа лежит. Но у нее ни к чему душа не лежала. Даже к медицине, хотя после техникума и фронта поступить в медицинский институт труда не составляло — взяли бы и без экзаменов. Очень уж убедительным был для нее пример матери. Ничему не училась, а прожила за отцом счастливо. Так почему ей непременно нужно докторшей стать? И так проживет припеваючи.

— Право, я не понимаю тебя, — развивал наступление Алексей Алексеевич. — Я доставляю минимум забот, неужели тебе самой не хочется заняться чем-либо полезным?

— Дикое говоришь! — фыркнула Таисия Устиновна. — Молодая была — не работала, а сейчас… Людям на смех?.. Жена директора завода…

— Ах, вот оно что… Амбиция. Гордыня.

Таисия Устиновна почла самым благоразумным отмолчаться. Грузно, сотрясая кровать, повернулась к мужу спиной, пробурчала через плечо:

— Лучше растолкуй мне, почему тебя не любит городское начальство.

— Не любит? Откуда такие сведения? — Алексей Алексеевич почувствовал в вопросе жены не беспокойство о его репутации, а желание отплатить за то, что попрекнул бездельничаньем.

Таисия Устиновна не призналась, что была в исполкоме — выбивала путевку в санаторий для случайной знакомой — и невзначай услышала там неодобрительные слова о муже, брошенные каким-то третьестепенным чиновником по незначительному поводу.

— От жен, — поспешила она с ответом, чтобы избежать дальнейших расспросов. — Жены все знают. Слава о тебе нехорошая пошла. Будто ты никаких авторитетов не признаешь.

— Истинные признаю, а дутые… Что касается любви… Для меня важно, что начальство со мной считается. Ты же это отрицать не будешь.

Не хотелось Таисии Устиновне золотить пилюлю, но возражать против непреложного факта было нелепо, и она не стала лезть на рожон.

— Вот это главное, — продолжал Алексей Алексеевич. — А любовь мне в другом месте нужна. На заводе.

— А все-таки почему начальство тебя не любит? — Таисия Устиновна настойчиво домогалась ответа, решив, что загнала мужа в тупик.

Алексей Алексеевич ответил не сразу. Подумал, прежде чем объяснить, чтоб было вразумительно:

— Если не любят, то за упорство, за то, что позиции свои отстаиваю.