#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было - Ирина Борисовна Оганова

к двадцати пяти годам получить одно высшее образование, заочно оканчивать магистратуру и устроиться на работу в госучреждение Москвы. На столице настояла Мадина, подняла всех знакомых, кого возможно, и тех, кого вовсе невозможно, но с задачей справилась и в сына верила – краснеть за него не придётся. Как ни противилось её материнское сердце отпускать от себя сына – отпустила, понимая, что карьеру только в Москве возможно сделать, а дома болото и никто по достоинству не оценит её мальчика.

Звонила Мадина сыну с утра перед работой, вечером после работы и когда он, по её мнению, спать ложился. Не было дня, чтобы не давала о себе знать, и Ильяс, надо сказать, звонил регулярно и на звонки её отвечал незамедлительно. Мадине было интересно всё: и как спал, и что ел, и какая обстановка в коллективе на работе. Погоду в Москве ежедневно проверяла. Коли похолодало, предупреждала, чтобы без шапки не вздумал выходить и из спортивного клуба – прежде остыть, а не бежать сразу после душа на улицу. Советы выдавала по любому поводу и обязательно через день спросит: «Не нашёл ещё невесту? Ищи! Сдам ей свои полномочия, и душа за тебя болеть перестанет». Ильяс на такую чрезмерную заботу реагировал спокойно, делал вид, что все материнские заветы выполняет, отчитывался перед ней, как мальчишка, но делал всё по-своему и не по легкомыслию – виднее самому, как жизнь строить, только обижать маму язык не поворачивался.

Вот и сейчас Ильяс под пристальным взглядом матери улыбался и отводил глаза.

– Мам, ну что ты заладила: когда, когда?

– Так ты ничего для этого не делаешь! – не уступала Мадина. – Подожди! – Проворно выбежала из кухни и вернулась с фотокарточкой. – Посмотри, какая хорошая! Какая красивая! В Ростове-на-Дону учится в медицинском. Джамиля. Из наших! Это дочка моей знакомой. Да ты её знаешь! Они к нам в гости раньше часто приходили, пока не переехали. Мать у неё – Ума, а отец – Ахмед. Ты ещё говорил, что дядя Ахмед самый высокий во всём Дагестане…

– Не помню, мам!

– Ну посмотри повнимательней!

– Сколько этой девочке тогда было?

– Лет двенадцать, наверно.

– И как я её узнать должен? Здесь на фотографии совсем взрослая девушка.

– Красивая ведь?

– Ну красивая, и что теперь?

– Отличная кандидатура! Я уже переговорила с ними, они считают, что вас познакомить надо.

– Не надо меня ни с кем знакомить!

– Как не надо? Что опять надумал? Не появился ли у тебя кто? Давай рассказывай! Кто такая? Сколько лет? Русская?

Ильяс смеётся, но от матери ничего не скроешь, нутром чует: есть у него кто-то, и совсем недавно это случилось, ещё сам толком ничего не понимает, но глаза блестят, так и светятся от счастья. «Дай Бог!» – молится Мадина за сына, чтобы на этот раз всё правильно сложилось, и, пока сын не уехал назад в Москву, повнимательней проследит за ним, может, случайно и узнает, кого он на этот раз выбрал. Только опять тревожно на душе, места себе не находит: «Почему скрывает? Что за секретность? Если девочка-ровесница и порядочная, зачем прятать, ведь всегда с матерью делился, не стеснялся, а тут как подменили моего Ильясика».

Ильяс бы и рад открыться, только понимал, что не порадует маму правда. Ох как не порадует, с сердцем бы плохо не стало от таких новостей. Он, когда с Вероникой расстался, переживал долго, страдал, но простить не смог, сколько она ни пыталась извиняться и клясться, что всё это было сплошным бахвальством перед подругой и ничуть она так о его матери не думает. Ему казалось, он любит Веронику, ведь до этого ни с кем так долго не встречался и близости ни с кем не было. Они даже вместе один год в Москве прожили, где он с ней и познакомился. Балованная, из состоятельной семьи, отец во Владивостоке бизнесом крупным ворочает. Ильясу импонировало, что такая видная девушка на него внимание обратила, – стимулирует к росту и уверена в нём, что всего в жизни добьётся. Но не было спокойствия с ней, словно он пытается себя убедить, что это и есть настоящая любовь.

Как один остался, затосковал, загулял по-чёрному, дорвался до всех запретных утех. Целый год эта вакханалия длилась, хорошо, мать с отцом ничего не узнали, скрывал тщательно. Потом противно стало от жизни такой – вымаливал на намазах у Бога прощения, поутих, ушёл в работу, в спортзал каждый день ходить начал. Он же с детства борьбой занимался – мужчина за себя постоять обязан, если ты настоящий кавказец, а не размазня какая-нибудь. Женщины случались – не так, конечно, часто, как в тот проклятый год, – только отношения с ними быстро сходили на нет. «Если не чувствуешь влюблённости и отсутствуют серьёзные намерения, к чему продолжать и давать надежду?»

Марию он увидел совсем случайно, и не в ресторане или ночном клубе, а в «Доме книги» на Новом Арбате. Недавно снял квартиру неподалёку и часто забегал купить что-нибудь; к чтению с детства был приучен, глотал одну книжку за другой без разбору, с возрастом избирательней стал и всё больше серьёзную научную литературу предпочитал или психологов признанных.

Огромную привязанность к поэзии имел. Дома в Махачкале хранилась его тетрадка с переписанными от руки стихами, в основном про любовь. Тетрадку он бережно хранил и прятал под ключ в верхнем ящике письменного стола, а ключ всегда при нём на связке с другими болтался. Как-то раз опаздывал в школу и случайно тетрадку на подушке оставил – пересматривал перед сном. Мадина ничего сыну не сказала, но на его столе стали появляться томики стихов разных поэтов. Ильяс между делом говорил маме простое спасибо, а самому каждый раз неловко становилось: он же мужчина, а не сентиментальная девчонка.

В тот день в «Доме книги» проходила презентация нового сборника поэтессы из Петербурга, которая начала издавать свои стихи совсем недавно, но уже снискала немалую популярность среди людей, чьи души всё ещё требовали прекрасного и волнующего. Он сразу заметил афишу, поднимаясь на второй этаж, но имя поэтессы – Мария Шувалова – ему ни о чём не говорило, как и её большой чёрно-белый портрет. Ползая вдоль стеллажей, увлечённый поиском правильного чтива, Ильяс вовсе не обращал внимания на царившую вокруг суету и народ, который шумно, гуськом пробирался по проходу к литературному кафе магазина.

Вдруг наступила тишина, и через микрофон до него начали доноситься звуки необычного голоса. Это был голос поэтессы – глубокий, объёмный, низкий по тембру и немного хриплый, словно