#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было - Ирина Борисовна Оганова

заслуженный отдых. Маша пошла по её стопам, и это стало их общим делом, только Светлана Александровна преподавала в университете, а дочь последние восемь лет – в частной гимназии. Именно мама настояла: пора издаваться и для начала показать Машины творения знающим людям. Благодаря Светлане Александровне ровно через полгода Маша со слезами на глазах прижимала к груди сборник со своими стихами разных лет. Книга благоухала новой бумагой, типографской краской и переплётным клеем, и позабыть этот запах невозможно, потому что это не простая книга, а своя, родная, выстраданная.

Не всегда Маша писала стихи о неразделённой несчастной любви и горькой женской доле. В иные годы рождались и совсем другие – солнечные, полные романтизма и надежд. Всё изменилось, когда на последнем курсе познакомилась с Даней, своим ровесником, весёлым и безалаберным парнем. Он был у неё первым – опыта никакого, скромная и с кучей комплексов. Влюбилась, себя потеряла, дни напролёт ждала, когда позвонит и опять встречу назначит. Даня – парень современный, особо ухаживать не хотел, тянул в койку – она отказывала, потом сдалась. Забеременела, не прошло и месяца, маме говорить не стала. По убедительному настоянию Дани сделала аборт, что-то пошло не так, занесли инфекцию, отчего лишилась она возможности в будущем иметь детей. Когда Светлана Александровна всё узнала, приняла горе без слёз и упрёков, лишь сказала: хорошо, что отец не дожил до этого дня, всегда бредил внуками, стал бы самым несчастным из несчастных.

Вскоре Даня исчез из жизни Маши, и через пару лет нарисовался невыразительный женатик, который всё время пребывал в миноре, жаловался на свою несчастливую семейную жизнь и обязательства перед сыном. Маша детей любила и его понимала, но и он вскоре пропал. Был коллега, преподаватель физкультуры, даже поговаривал о женитьбе, но другой, грубый и простецкий, и очень не любим Машиной мамой. Не везло Марии в личной жизни, и в себе она давно уверенность потеряла. Выглядела тускло, на фоне сверстниц выделялась неприметностью, и уже всем вокруг, да и ей самой казалось, что такой она была всегда и ничего в ней ровным счётом не изменилось. Только мама иногда пристально смотрела на Машу, словно видит впервые, и молча отводила глаза.

– И с кем это ты второй час переписываешься? Вон щёки красные. Не заболела? Или от волнения? – Хитро улыбнулась Светлана Александровна и тихонько выскользнула из комнаты дочери.

Ильяс с Марией сразу нашли общий язык. Сначала общались ни о чём, смешно философствовали, обменивались впечатлениями о книгах, кинофильмах, о том, почему так стремительно меняется мир и в нём так мало становится доброты, зачем вокруг столько лжи и недосказанности. Машу поражала его глубина и то, с какой лёгкостью он говорил на любые темы. Теперь всё свободное время Ильяс посвящал Марии и при этом никогда не касался личных тем, сплошная абстракция. Это было единение двух людей, близких по духу и мироощущению. Она читала ему свои стихи, и он внимательно слушал, затаив дыхание. Маша спрашивала:

– Ну как тебе?

Ильяс вздыхал и отвечал, что они прекрасны. Только теперь он по достоинству оценил её поэтический дар. Ему хотелось разговаривать с ней по видеосвязи, она отказывалась и вдруг уступила. Да бог с ним! Зачем прятаться?! Ильяс увидел совсем близко её большие серые глаза, узнал, как мило она то смущается, то вдруг ни с того ни с сего странно улыбается и уходит в себя.

– Почему ты вечно сидишь в потёмках? Я тебя с трудом различаю.

Он знал ответ и хотел, чтобы она перестала его стесняться, чувствовала себя как обычно, без напряжения и недоверия к нему.

* * *

– Я так рада, что ты опять улыбаешься! – несколько дней подряд повторяла Мадина.

И Светлана Александровна замечала в дочке перемены: «Вдруг решила волосы отрастить! Сколько раз просила – ни в какую, а тут на тебе! И зачем она себя так обкромсала?! Если уж приспичило, сделала бы каре по плечи. Такие роскошные волосы срезать!»

– Я приехать хочу, – который раз выпрашивал разрешения Ильяс. – Хоть на один день. Утром в субботу приеду, в воскресенье вечерним «Сапсаном» назад.

– Не знаю… Давай потом… – нерешительно мямлила Маша.

– Когда потом? Сколько ждать? Уже два месяца общаемся! Чего ты боишься?

– Не знаю чего… Но очень боюсь. Болтать по телефону – одно, а в жизни встретиться – это совсем другое. Молодой ты! Так всё хорошо сейчас. Зачем портить?

– С чего такие мысли? Что портить? Я уже привык к тебе, дня прожить не могу, чтобы не увидеть тебя. Пойми, в сто раз лучше станет!

– А где ты жить будешь? У меня мама. Ко мне нельзя!

– Я и не собирался к тебе. Квартиру сниму. Я смотрел. Сколько хочешь в центре квартир сдаётся, и недорого. В Москве в разы дороже. Ты на какой улице живёшь? Далеко от центра?

– Совсем недалеко от Московского вокзала.

– Значит, там рядом и сниму. Только скажи да – и я тут же начну всем заниматься. Сегодня четверг. Ну что, завтра еду?

– Может, на следующие выходные?

– Нет, давай на эти. Не будем откладывать. Всё! Заказываю билеты! И смотри мне, не передумай со мой встречаться. У меня, кроме тебя, знакомых в Санкт-Петербурге нет. Знаешь… А ведь я никогда не был в Питере. Ни разу! Всегда мечтал. Не складывалось. Видишь, как всё здорово получается! Покажешь город?

– Конечно, покажу. Куда я денусь? – задумчиво протянула Мария, притихла и подумала: «Господи! Страшно-то как!»

На следующий день, в пятницу, Ильяс не звонил ей весь день. Мария держалась до последнего, потом не выдержала и разревелась, как маленькая, забилась в угол кровати и горько разревелась. Звонок раздался после одиннадцати ночи, и она услышала радостного Ильяса.

– Я уже в поезде! Квартиру снял на улице Марата, говорят, рядом с Московским вокзалом. С виду приличная. Не звонил специально, боялся сглазить. Вот, думаю, поезд тронется, и сразу позвоню! Ты ждёшь меня?

– Жду! – тихо, но уверенно сказала Мария, растирая по лицу непрошеные слёзы.

– Плачешь?!

– Не-е-е-е… Ты хоть тепло оделся? Сегодня холодно, а завтра ещё холодней. Мороз! Снег с утра немного пошёл, и всё! Когда снег валит, теплее гораздо. Чувствую, этот Новый год без снега встречать будем.

– Не волнуйся! Я тепло оделся. И шапка, и шарф. Ложись спать. Утром, как устроюсь, сообщу и сразу заеду за тобой.

– Да мне пешком до тебя пятнадцать минут. Ты только точный адрес напиши. Я сама приду.

– Всё! Целую! До встречи!

– Це-лу-ю, – по слогам вслух произнесла Мария и помчалась в