Под знаком рыб - Шмуэль Агнон

В это время Бецалель-Моше сидел в углу за пюпитром кантора, возле шкафа со свитками Торы, в таком укромном месте, куда ничей сторонний взгляд не проникает и, погруженный в изготовление очередного мизраха, как раз остановился на знаке Рыб. Фишлу подумалось: «Сидит себе, будто заполучил блюдечко варенья и спрятался, чтоб ни с кем не делиться». Потом он посмотрел на животных — зверей, и птиц, и рыб, которых нарисовал на мизрахе сирота, и подивился, как это простой бедняк и сын бедняков способен с такой легкостью изображать все, что Господь, благословен будь Он, создал за шесть дней творенья. И опять ему подумалось: «А ведь я, если мне нужно подписать свое имя, так ведь я целый день боюсь, что пальцы меня подведут». И он поцыкал языком, как будто говоря: «Чудеса из чудес вижу я здесь». Сирота услышал его и в испуге прикрыл руками картинку.

Фишл посмотрел на паренька и сказал:

— Ты что же тут расселся, бездельник ты этакий?! За это время да на таком кусище бумаги ты бы мог уже заголовки всех глав Торы изобразить, даже с процентами от процентов на каждую. А ты что тут намаракал?! Это что — райский плод? Да не бойся, я его не съем! Такой плод даже для подарка на Пурим кантору или, там, нашему судье и то не подойдет. А это у тебя что? Знак Рыб, что ли? Вот этих заморышей ты называешь рыбами? — И Фишл ткнул пальцем в двух рыб, нарисованных на мизрахе, — голова одной против хвоста другой, плавники одной против плавников другой, у той глаз против хвоста этой, у этой глаз против хвоста той, и такая печаль льется из этих глаз, будто эти глаза не знают, что их знак — знак месяца адар[63], месяца радости. Засмеялся Фишл и сказал: — И вот это ты называешь рыбами. Если хочешь знать, что такое настоящая рыба, так я тебе сейчас покажу. — Он открыл сумку для талита и тфилин, вытащил оттуда свою рыбу и сказал: — Думаю я, что ты и в молитвеннике не найдешь, как благословлять такую огромную рыбу. А представь себе, как она хороша вареная, или печеная, или жареная или маринованная! Так вот, возьми ее, и пойди, и скажи моей жене Хане-Рохл, скажи ей так: «Реб Фишл жаждет отведать эту рыбу». Можешь не сомневаться, она меня понимает с одного слова, и уверяю тебя — не успею я закончить молитву, как эта рыба будет уже на блюде.

Бецалель-Моше посмотрел на рыбу, которая содрогалась в руках Фишла в точности так же, как содрогался на земле Исроэл-Ноах, его отец, когда упал с церковной крыши. А рыба меж тем собрала последние силы, чтобы вырваться из рук этого человеческого существа, которое истязало ее своими режущими, как полынная горечь, словами. Но Фишл стиснул ее изо всей силы и сказал: «Трепещешь ты, холодно тебе, озноб охватил тебя, да? Так вот, сейчас я отправлю тебя к себе домой, и там жена моя Хана-Рохл разведет огонь, и согреет для тебя горячую воду, и накормит тебя луковицами и перцем, которые увеличивают телесное тепло и прогоняют озноб».

Закрыла рыба от горести глаза, в которых уже рисовалась уготованная ей смерть, и вознесла к небу великий плач. Если бы я перевел его тебе на наш человеческий язык, вышло бы примерно вот что:

Не в водах глубоких, могучих наступит конец моих дней,

Не в древней реке я увижу мгновенье кончины своей,

Нет, в злобных руках человека умру я сейчас безвозвратно,

И мольбы напрасны мои, они человечьему слуху не внятны.

А когда рыба окончательно лишилась сил, Фишл положил ее на стол, вынул из сумки молитвенные принадлежности, поднял рыбу и снова затолкал ее в сумку. Рыба, утратившая последние силы и уже наполовину мертвая, безмолвно приняла все эти муки и не выразила никакого протеста. А Фишл напоследок еще раз открыл сумку, чтобы рыба увидела его лицо перед тем, как он передаст ее в чужие руки. Открыл, улыбнулся удовлетворенно и сказал: «В похвалу твою скажу тебе прямо в лицо — ты мне по нраву и вполне достойна стать моей едой. А Фишл Тинка[64]и Фишл Фишер, не говоря уже о Фишле Гехте[65], он же сводный брат Фишла Фишмана, все эти Фишлы пусть завидуют Фишлу Карпу лютой завистью».

Похвалив таким манером рыбу, Фишл обернулся к сироте и сказал:

— Так сколько у тебя ног? Всего-то две? Так сложи их вместе, и сделай из каждой по две, и беги бегом сказать моей жене Хане-Рохл то, что я говорю тебе, а именно: реб Фишл Карп, чтобы он был здоров, желает вкусить эту рыбу, поэтому поторопись и свари ему ее так, как он любит.

Бецалель-Моше поднял на него глаза и попросил разрешения сначала спрятать свой мизрах. Фишл засмеялся и сказал:

— Глупый ты парень, чего ты боишься? На твой мизрах даже мышь не покусится. Но если ты так уж хочешь, то спрячь его и поторопись, потому что Фишл Карп хочет узнать, какой вкус у этой рыбы.

Бецалель-Моше спрятал свой рисунок и свои принадлежности и взял рыбу, уложенную в сумку для талита и тфилин, которую Фишл опустошил, чтобы поместить в нее рыбу.

И вот лежит эта рыба в сумке для талита и тфилин, и душа ее просит смерти, ибо опротивел ей уже этот мир, в который все существа приходят для того, чтобы умереть, и даже если свершат самые великие дела, все равно кончают смертью. Но как же она думала, если была уже как мертвая? А вот как. Она умерла, но муки ее все еще были живы.

Если бы не эта ее постыдная смерть, то надлежало бы поведать, как положено законом, обо всех добрых и славных деяниях покойницы и восхвалить каждое из них. Но поскольку она пала так низко, я ограничусь лишь некоторыми из этих деяний, включая также дела ее предков, а также те, которые произошли до того, как она попала к Фишлу Карпу. И не удивляйся, если я не буду называть ее по имени, ибо у нее нет имени, потому что рыбы, питая глубочайшее уважение к своему царю Левиафану, не позволяют себе иметь личных имен. Более того, до завершения всех шести частей Талмуда ни один вид рыб не имел даже общего имени. А чтобы ты убедился, что это именно так, напомню тебе, что во всех стихах Библии, где упоминаются рыбы, имя вида никогда не называется.