Они ненавидят друг друга - Аманда Вуди

лица. «Папа сказал, что в Бразилии их иногда подают на днях рождения. Их можно

делать с шоколадом, грецкими орехами, кокосом...»

Я откусываю еще одну. «На вкус они похожи на арахис. Не кешью».

«Тебе нравится?»

Я серьезно киваю. «Твои способности к выпечке - единственное, что в тебе есть

хорошего».

Он закатывает глаза и выхватывает у меня поднос, прежде чем я успеваю украсть

другие, и несет его на кухню.

«Твоих родителей нет дома?» - спрашиваю я, когда он опускается на

противоположный край дивана.

«Папа в Детройте до завтра. Мама в... Бостоне, кажется? Майами? В Дейтоне? Кто

знает». Он бросает взгляд на мантию над камином. Я замечаю перевернутую

фотографию - на ней девочка в великолепном пушистом розово-белом платье стоит

рядом со строгой парой.

«Это твои бабушка и дедушка?» догадываюсь я.

«С маминой стороны - да».

В его словах звучит нотка горечи. «Ты когда-нибудь их видишь?» осторожно

спрашиваю я.

«Нет». На его губах играет кислая ухмылка. «Они в Техасе. И все, что произошло, вбило кол между нами».

Я свел брови. «Разве что-то подобное не... я не знаю. Не должно сплотить семью?»

«Томас чуть не убил моего дядю», - бормочет Дилан, глядя в телевизор. Повтор

шоу «Торт Босс» идет по беззвучному каналу. «Я мало что знаю о прошлом моей

мамы, но, судя по всему, мои бабушка и дедушка предпочитают его ей, поэтому им

очень горько».

Мой рот открывается. «Даже после того, что твой дядя сделал с тобой?»

Дилан пожимает плечами, но я вижу, что тяжесть не покидает его плечи.

«Мама никогда не была близка со своими родителями, поэтому и я не был близок с

ними. Ее двоюродные братья приходят, но в остальном... она не умеет быть членом

семьи».

Я на мгновение задумываюсь, насколько это ужасно. «Где...?» Я колеблюсь, надеясь, что не перехожу границ, а затем спрашиваю: «Где сейчас твой дядя?»

«Понятия не имею. Он переехал из Детройта, и с тех пор мы о нем ничего не

слышали. Мне плевать, живет ли он своей лучшей жизнью или валяется где-нибудь

в сточной канаве». Его голос ровный, и я думаю, что, возможно, я перешел черту,

потому что он говорит: «В любом случае. Сегодня вечером...».

«Сегодня вечером», - повторяю я.

«Может, нам стоит поцеловаться на глазах у людей или что-то в этом роде. Ты

прекрасно справился, когда мы репетировали, так что, думаю, мы сможем сделать

это убедительно».

Воспоминания о воскресной ночи - его ладонь на моей талии, его рот, неистово

жаждущий моего, его вкус бальзама для губ - едва не вызывают покраснение на

моем лице. Я до сих пор не могу поверить, что это было на самом деле, что мы

сделали это по собственной воле. «Когда мы должны это сделать?» спрашиваю я, стараясь говорить непринужденно.

«Когда на нас будут смотреть», - предлагает он.

«Пожалуйста, Рамз». Я показываю ему пальцем оружие и игриво ухмыляюсь. «На

меня всегда смотрят».

«Я знаю, и обычно это потому, что ты раздражаешь, как дерьмо».

У меня наготове множество потрясающих и хорошо продуманных ответных реплик, но тут я замечаю напряжение в его челюсти. Он решительно смотрит в сторону, и

мне приходит в голову мысль. «Ты действительно ненавидишь внимание, да?»

Его глаза слегка расширяются. «Что?»

«Я всегда думал, что ты просто ворчишь по поводу социальных ситуаций», -

говорю я, наклоняясь к нему. «Но это больше похоже на то, что ты волнуешься в

больших компаниях? Так?»

Он передергивается от дискомфорта. «Мне не нравится, когда на меня смотрит

много людей, если ты на это намекаешь», - ворчит он. «Но это большинство людей.

А ты - изгой».

«Значит, я особенный. Уникальный». Я поднимаю подбородок с надменной

ухмылкой. «Не такая, как другие девушки».

Дилан проводит рукой по лицу, вероятно, чтобы скрыть неконтролируемый смех, а

затем говорит: «Давай просто начнем готовить бутерброды. Андре и Ханна должны

быть здесь через час».

Мы отправляемся на кухню, и я наблюдаю, как он выкладывает на прилавок сыры, мясо и приправы. «Кстати, о поцелуях», - говорит он, доставая из кладовки буханку

французского хлеба. «Ты... ...казалось, что тебе это нравится».

«Вовсе нет», - хриплю я, уже униженный.

«Ну да. Конечно. Мне было интересно, кого ты представляешь». Его голос звучит

странно, как будто он навязывает беззаботность.

Тепло, как всегда, направлено прямо мне в лицо. Почему он спрашивает меня об

этом? Чтобы оценить мой вкус в людях? «Никого конкретного. Я просто... Хм.

Сосредоточился. На обучении».

«О», - говорит он, ничуть не дрогнув в своем нейтральном выражении.

Я хочу продолжить разговор, поэтому начинаю выдвигать ящики в поисках ножа

для хлеба. Но когда я хватаю ближайший к раковине, Дилан бросается ко мне и

выхватывает мою руку.

«Не надо», - быстро говорит он. «Там... ...гм...»

«Письмо Томаса?» предполагаю я.

Он бормочет что-то, что я воспринимаю как подтверждение, а затем достает

разделочную доску.

Как только все оказывается перед нами, я судорожно пытаюсь все сложить. Дилан

нарезает помидоры и лук рядом со мной, явно чувствуя себя комфортно в этом

пространстве. Интересно, сколько времени он проводит здесь, готовя и выпекая, в

двух шагах от этого ящика. Интересно, сколько времени он проводит в тишине, отдающейся эхом.

«Что?» - требует он. Я понимаю, что пялюсь.

«Ничего». Я отворачиваюсь, избегая смотреть ему в глаза. «Просто думаю... Могу я

спросить тебя о чем-нибудь еще? Например, о твоем дяде».

Его пальцы застывают вокруг ножа. Тем не менее, он кивает.

«Как отреагировали твои родители, когда узнали?»

Дилан вздыхает. «Мой отец поступил так, как и ожидалось. Он обнял меня, плакал

по мне. Он спал в моей комнате каждую ночь в течение нескольких месяцев. Но моя

мама... она не смотрела на меня неделями».

Я намазываю майонез на хлеб и поднимаю взгляд. Его глаза остекленели.

«Она не разговаривала со мной», - шепчет он. «Не подходила ко мне. Мне казалось,

что я ее опозорил или что-то в этом роде».

Я кладу сэндвич в панини-мейкер, размышляя над этим. «У меня был такой момент

с моей мамой», - говорю я негромко. «Если ты хочешь это услышать».

Он двигает челюстью, затем отрывисто кивает.

«Мне было десять, кажется», - говорю я ему. «Мама несла Мик вниз по лестнице и

поскользнулась. Мик выпала из ее руки и упала на землю. Мама держала ее, когда

она плакала, но потом передала ее мне и ушла из дома