Долгая зима - Владимир Иванович Петров

с силами, снялся с острочиненных дощечек калитки, толкнул её в обворованный сад и, не веря глазам своим, все деревца обошёл, ещё раз, на ощупь почти, убедившись в содеянном.

Скуп был Кузьмич, донельзя жаден. На торгах копейки не уступал. Про дармовое угощение и думать не смей. Ребятишек и тех от себя давно отвадил. Потому народ, о Кузьмичёвом горе познав, не очень-то посочувствовал ему. Лишь участковый милиционер, по такому случаю составивший протокол, старика пожалел, через сельсовет частично ущерб возместить обещал. И то, наверное, из-за своего недавнего пребывания в должности, поскольку не знает ещё о скупости Кузьмича и деньгах его, которых давно куры не клюют, и не только ему, старику, до закатного часа позволят безбедно жить, но и детям его, рано отпочковавшимся от родного дома, останутся.

Слушок прошелестел, будто в соседней Кузьминовке, скудной на фруктовые деревца деревеньке, незнакомцы, заехавшие на машине с заляпанными свежей грязью номерами, яблоки и груши по дешёвке продавали. Участковый вроде побывал там, интересовался по существу, да без толку – никто путного не подсказал о продавцах – разве сыщешь их теперь?

Сердчишко пожалеть бы Кузьмичу, не расстраиваться излишне: не последнего же лишился. Обзавестись бы новым волкодавчиком или обыкновенной дворняжкой, чтобы не скучно было время старческое коротать да следующего фруктового урожая дожидаться. Нет, не успокоился. Угадал, подкараулил приезд участкового из райцентра, откуда того за какую-то провинность к нам с понижением в должности перевели, в дверях его с низким поклоном встретил.

Как нарочно, в тот самый момент я мимо проходил, вот и шумнул участковый в раскрытое зарешеченное окно, в свою конторку пригласил.

– Не признаешь чья? – показывает он мне на кепку, лежащую рядышком с его фуражкой с красным околышем на чистом, без единой бумажки столе.

Знакомая кепка, клетчатая, с пуговкой на макушке. Кольки Японца, кажется. Точно его! Пуговка-то пришита жёлтой ниткой, мулине, как мамка сказывала. Наверное, другой не оказалось под рукой у пришивающей. Вспомнилось мне, как совсем недавно, когда мы с Колькой в степи, далеко от родника оказались, через эту кепку самую воду речную, процеженную, пили. Черпнёшь словно ковшиком полкепки водицы, поднимешь её повыше и ловишь струйку ртом. Хорошо речная очищается, грязный налёт внутри кепки заметный после… Но каким образом эта кепка здесь оказалась? На всякий случай отказываюсь признать:

– Не… Не знаю.

– Брешет! – вмешивается Кузьмич. – По его глазам вижу – знает он. Григорьевы только в Ильменёвке живут, как и он, да в Куроедовке, через речку. Точно, брешет малец, товарищ начальник!

– При чём тут Григорьевы? – спрашиваю я как можно спокойнее, потому что, как понял, Кузьмич всё подмечает. У Кольки Японца действительно такая фамилия, а Японец – это по-нашему, по-уличному: кажется, дед его с японцами воевал…

– При том, – говорит участковый. – Подписана потому что! Именная, так сказать. В обворованном саду найдена, улика. Чуешь, чем пахнет?

«Вон оно что, – соображаю. – Значит, хорошо, что мимо шёл, смогу теперь дружка предупредить – не признавался чтоб. От краснощёкого уйти бы только поскорее. От него всего можно ожидать». Прикидываюсь дурачком:

– А чем пахнет?

– Ворованными яблоками! – дёргается краснощёкий, на часы поглядывает: туго со временем, похоже. – Вот мы что сделаем. Собери-ка всех Григорьевых ко мне. Примеривать кепку будем.

– Всех, всех!

– Лет до десяти – двенадцати. Кепка-то детская. Выявив хозяина, быстренько клубочек размотаем. Верно, Кузьмич?

Что отвечает Кузьмич, не слышу. Бегу, думаю: как быть? Вскоре привожу к нему полтора десятка Григорьевых. По дороге обсказываю им, по какому случаю сборы, договариваемся как вести себя.

Участковый берёт со стола кепку, оглядывает собравшихся ребятишек:

– Чья?

В ответ молчание.

– Нет смелых, выходит. Что ж, начнём индивидуально, так сказать, говорит он и выбирает Толика Кудряша. – Примерь-ка, кудрявенький. Ты, вижу, пуще всех яблоки кузьмичёвские любишь.

Но Толику кепка маловата: понятное дело, он же старше Кольки Японца и здоровее. Следующему, Юрке Хрульку, напротив, великовата. А Юрану Чёрному как раз.

– Ага! – Довольный участковый усаживается за стол, грузно скрипнув стулом. – Значит, в самый раз кепочка-то… Попался, значит. Оказывается, вот кто до чужих яблок охоч!

Побледневший Юран отказывается:

– Не… не моя кепка!

– Чья же тогда, если не твоя?

– Не знаю…

– Вот за решётку посажу, сразу признаешь. – Участковый понарошку громко звенит ключами. – Ишь, какой шустрый сыскался. Запомнился ты мне с того ещё раза, с пожара. Отвертелся тогда, провёл меня. Теперь не проведёшь!

Испугался Юран напоминанием о пожаре, задёргался, хнычет почти.

– Так чья кепка, в последний раз спрашиваю? – добивает его участковый. При пожаре надо бы ему так Юрана спрашивать.

– Кольки Японца! – выдыхает Юран, показывает на стоящего рядом со мною Кольку.

– Предатель! – шепчу я, негодуя, как тогда, при пожаре, прошлой осенью. Думаю, как помочь невинному пацану. Угораздило же ему за несколько дней до кражи кепку свою в кузьмичёвом саду оставить, когда с матерью они чёрную смородину покупать приходили. Молодец Вовка Ангренский, нашёлся:

– Да не Колькина эта кепка. У него отродясь такой кепки с пуговкой не было. За синяк на него Юран показывает. Спросите пацанов, подтвердят.

– Правду Вовка говорит… Не Колькина кепка… Мстит Юран… – подхватывают разом почти все остальные Григорьевы.

Юран пытается возразить, но его срывающийся на писк голосок тонет в поднятом шуме.

В установившейся тишине после окрика участкового Вовка Ангренский добавляет:

– И, вообще, эта кепка не нашенских ребят. С другой деревни, может. Ведь Григорьевы не только у нас в селе, и в соседнем Малояшкине их навалом.

– Молодец! – ещё раз восхищаюсь Вовкой Ангренским. – Теперь краснощёкий совсем запутается. Да и со временем у него, ясней ясного, совсем туго: то и дело поглядывает на часы.

И вправду, участковый напяливает свою фуражку с красным околышем, взъерошивается словно красный петух:

– Надоели вы мне! Катитесь все отсюда… яблочком!

– Товарищ начальник, а товарищ начальник, – суетится Кузьмич, заглядывает в побагровевшее лицо участкового. – Брешут ребята. Их родителей надо пригласить…

Но участковый не хочет даже слушать старика, одёргивает его, настырного:

– Заладил: «Товарищ начальник, товарищ начальник… Родителей вызвать…» Караулить надо как следует свои яблоки. А так, не пойман – не вор! Всё! Ехать мне надо. Ещё схлопочу от начальства за опоздание… из-за этих чёртовых яблок, будь они неладны!

Под шумок я смахиваю со стола злополучную кепку, чтобы не видел её больше краснощёкий, выбегаю за ребятами.

Юран первым выскочил, не догонишь. Чует, достанется ему от Кольки Японца по-настоящему. Это Вовка Ангренский про синяк выдумал, никакой драки между ними не было…

Да, признаться, и у меня кулаки чешутся: никак не забудется пожар.

Глава седьмая. Богатырь