Собаки и волки - Ирен Немировски

ним. Сначала она думала броситься к дому Гарри, но знала, что он не станет спасаться бегством. Он не бросит ни своих дядей, ни фирму, которой грозит скандал. Как он может сбежать, ведь он связан бесчисленными обязательствами? Нет, не было смысла его искать. И потом, ей стало его жалко. Еще не было пяти часов, пусть еще одну ночь поспит спокойно. Наконец, она его боялась. Бен был совершенно прав: во всем виновата она. Как он сможет ее простить? Она утянула его за собой в темную чащу, оторвав от тех, кто был ему близок. Нет! Она не пойдет к Гарри. Но что тогда ей остается делать? Кого молить о помощи? У нее не было никого на свете, кроме тети Раисы и мадам Мими. Лиля, бросив своего принца, сбежала с ведущим придворным музыкантом – и тетя Раиса вернулась во Францию.

Ада поднялась по лестнице, по которой несколько лет назад спускалась с горящими от полученных пощечин щеками – чтобы броситься в объятия Бена. На втором этаже была небольшая пустая деревянная ниша с росписью, и она до сих пор помнила, как остановилась там на мгновение, прежде чем снова сорваться с места и выбежать на улицу. А теперь она бежит за помощью к той же тете Раисе!

Когда эта мысль пришла ей в голову, она ухватилась за нее и сумела на секунду удержать, и это доставило ей ироническое утешение: «Если ты забыла это, то точно так же забудешь и Гарри, и Бена», – подумала она.

Она позвонила и несколько раз постучала. Наконец появилась тетя Раиса, она была все так же худа и подвижна, но ее рыжие волосы поседели, а живое и решительное выражение лица сменилось настороженностью и фальшивой покорностью, как будто она думала: «Ах, вам не удастся меня поймать. Я знаю, что мне больше не на что надеяться, и не надо мне еще раз объяснять, что для меня все кончено, что фишки давно брошены, карты сданы, и что я могу только присутствовать на чужой игре, не принимая в ней участия, радуясь тому, что меня терпят».

– Что это еще такое? – воскликнула она, глядя на Аду.

– Я только что виделась с Беном, – ответила Ада, и ее голос показался ей необычайно спокойным и отстраненным, отрешенным от нее самой, словно кто-то другой, желая над ней подшутить, как эхо, повторил бы за ней отчаянные слова. – Бен уехал. Его собирались арестовать прямо сегодня ночью.

Тетя Раиса ничего не сказала, но ее щеки и лоб покрылись красными пятнами, как всегда под влиянием сильных переживаний. Хорошо, что она никогда не плакала. Она хмуро сказала – это было так на нее похоже, и в этом тоже было некоторое утешение:

– Заходи или уходи, не стой на пороге. Здесь дует.

Ада пошла за ней. В гостиной, как обычно, повсюду валялись ткани, булавки и выкройки, стол был завален картинками из модных журналов. Тетя Раиса машинально начала их убирать и складывать картинки, но вдруг остановилась и слабым внезапным жестом закрыла лицо руками.

– В моем возрасте это тяжело.

– Да, тетя, – с жалостью сказала Ада.

Им и в голову не пришло зажечь лампу, немного дневного света освещало обтянутый серой тканью манекен в углу комнаты. Обе женщины сели на диван и на немного помолчали. Тетя Раиса спросила:

– Как он?

Ада пожала плечами.

– Как обычно.

– Да, он и на виселице будет на что-нибудь надеяться. Что ему было нужно от тебя? Вы же расстались.

Ада ничего не ответила.

– Ты поедешь за ним?

– Нет.

– Ну и зря. Скандал разразится и обрушится и на тебя тоже, потому что ты его жена и носишь то же имя. Хочешь ты этого или нет, но вы связаны. Тебе надо бы поехать за ним. Что здесь с тобой будет? Твой любовник бросит тебя. Он тебе не простит, что из-за тебя его втянули в скандал.

– Где мадам Мими? – дрожащим голосом спросила Ада.

Мадам Мими была ее последней надеждой: уж она не скажет ей, как Бен и тетя Раиса, что она предала и потеряла Гарри.

Тетя Раиса указала на соседнюю комнату.

– Иди к ней, она спит. Она тебя не слышала, спит как убитая. А я по ночам глаз сомкнуть не могу. Но она не такая, у нее никогда не было детей, счастливица! Она может спать.

Ада прошла в маленькую комнату в глубине квартиры, которую занимала мадам Мими. К своему изумлению, она обнаружила, что та не спит, а, накинув на плечи красную шелковую шаль с кистями, сидит под лампой за маленьким столиком перед разложенными картами. Она подняла глаза и посмотрела Аде в лицо.

– Иди сюда, – мягко сказала она, – я все слышала, бедная девочка. Чтобы вернуться сюда, ты должна быть в отчаянии, тебя бросили!

Впервые Ада не смогла сдержать слез. Она упала в кресло и тихим срывающимся голосом повторила рассказ Бена.

– Что мне делать, мадам Мими? – прошептала она.

– Ничего. Только ждать.

– Но это же невозможно! – в ужасе вскричала она.

Старуха чуть улыбнулась.

– А, это ты, все вы такие. Боретесь до конца.

– Вы не хуже меня знаете, – сказала Ада тем же холодным, отстраненным голосом, звучавшим в ее ушах, как чей-то чужой, – что спасти его может только жена, только ее французская семья.

– Если они захотят, Ада.

Ее глаза загорелись от радости.

– Ах! Если он им не нужен, тогда он будет только моим…

Но она вспомнила слова Бена и тети Раисы, и сказала:

– Но он все равно для меня потерян.

Она надеялась получить совет от этих двух старух, но теперь поняла, что ничего не изменилось: она всегда была одна и всегда будет одна, и ей не у кого просить совета, кроме себя, своего двойника, разочарованного и мудрого, спрятанного глубоко внутри нее самой.

– А ведь правда, – сказала она, обращаясь не столько к мадам Мими, сколько к самой себе, – мне ведь не на что жаловаться? В конце концов, если бы кто-нибудь сказал мне там, в Украине, что однажды Гарри Зиннер ради меня бросит жену и ребенка…

Она повторила:

– Ради меня…

– Как низко ты пала! И наслаждаешься своим падением, какое тщеславие…

Она взмолилась, как ребенок:

– О, мадам Мими, к кому мне обратиться, где набраться смелости? Только это может спасти его. Пусть его жена решит, что я уехала с Беном, пусть он тоже в это поверит! Она вернется к нему: она любит его, она не сможет принять бесчестье, скандал. У них есть ребенок.