Подросток Савенко, или Автопортрет бандита в отрочестве - Эдуард Вениаминович Лимонов

Вовка берет гитару и, как все они, гитаристы, начинает вначале теребить струны, настраивается. Отец Эди-бэби играет на гитаре лучше всех их и настраивается быстрее всех.

Настроившись, Вовка спрашивает, что спеть.

– Давай, Вовец, «Проходят дни и годы…» исполни, – возглашает Гришка. – «Любви вино», – уточняет он.

Вовка кивает, устраивается на стуле поудобнее и трогает струны.

Проходят дни и годы, и бегут века,

Уходят и народы, и нравы их, и моды.

Но неизменно верно

Лишь одной любви вино!.. —

поет Вовка. Затем, взглянув на Гришку и Эди, кивнув им головой, чтобы они поддержали песню, он переходит к припеву:

Любви волшебной вино

На радость людям дано,

Огнем пылает в крови

Вино любви!

Эди-бэби и Гришка подтягивают припев, и Эди думает, что странное дело, песня эта, с довольно банальными, как поэт Эди это понимает, словами, все же всегда оказывает на него действие, ему становится грустно и радостно тоже, что проходят годы и даже века, а любовь пьянит жителей Салтовки, и Тюренки, и Харькова по-прежнему. Эди-бэби думает о Светке, о ее кукольном личике и ее тщеславии с нежностью. «Милая Светка! – думает Эди. – Я ее люблю».

14

Основным песенником, и гитаристом, и гармонистом тоже в жизни Эди-бэби был кудрявый и синеглазый блондин Витька Немченко. Но в сентябре за ним приехал его отец с Урала и забрал его с Тюренки, от бабки и деда, на Урал. Эди-бэби очень переживал, что Витька уехал. Он прожил на Тюренке всего два года, с Эди-бэби они дружили еще меньше, но Витька внес в жизнь Эди-бэби нечто такое, что не внесли ни Костя – Кот, ни Кадик, ни Саня Красный, – природу, песню, деревню, избу, своих деда и бабку.

Весной их посадили за одну парту. После уроков они выяснили, что им по пути. Обычно Витька ездил на трамвае с Викой Козыревой, Витькой Проуторовым, Сашкой Тищенко и другими тюренцами до остановки, называемой «Электросталь», а потом они шли пешком на свою Тюренку.

В тот день Витька пошел с Эди-бэби, чтобы мимо дома Аси выйти к автобазе и через русское кладбище пройти на Тюренку. Проходя мимо своего дома, Эди-бэби забросил на веранду полевую сумку-портфель и мешочек с тапочками. В восьмой средней школе, как и в других харьковских школах, полагается, войдя в школу, сменить обувь, надеть тапочки. Выше первого этажа в грязных сапогах или ботинках не пускают. Может, это и необходимо, потому что весной и осенью вокруг восьмой средней школы разливаются необъятные грязи, но ходить в легких тапочках унизительно для мужчины, считает Эди. Лишая тебя каблуков и тяжелых ботинок, необходимой тяжести на ногах, тебя как бы лишают мужественности.

Избавившись от ненавистных тапочек, Эди-бэби пошел провожать Витьку.

На кладбище уже зацвели яблони, полудикий фруктовый сад представляло из себя кладбище. Ребята шли, переговариваясь, солнце уже припекало настолько, что появились мухи, шмели, бабочки и дикие пчелы. Эди даже снял свою черную вельветовую куртку, на которую, по суровым школьным правилам, полагается пришивать белый воротничок, и шел в одной рубашке, распахнутой на груди…

На Тюренке было тихо и очень светло, пахло свежей зеленью и старыми деревянными домами, из труб клубились почему-то разноцветные дымы. Блекло, пастельно, как на пейзажах импрессионистов, которые Эди-бэби видел в больших книгах Борьки Чурилова, выглядела расположившаяся на холмах, мирная в этот послеобеденный час Тюренка.

– Через несколько дней Пасха, – сказал Витька. – Видишь, дымы разноцветные – готовятся наши, самогон варят. Видишь тот розоватый дым, – сказал Витька, – это из груши самогон. Тетя Галя всегда из груши варит. – Витька ухмыльнулся.

Эди-бэби не очень себе представлял, что такое Пасха. Он знал, что на Пасху красят яйца, обязательно яйца, и ребята крашеными яйцами в школе стукаются. Каждый зажимает свое яйцо в ладони и норовит ударить по яйцу противника так, чтобы его яйцо разбилось, а твое осталось целое. Тогда тебе достанется его яйцо, и ты его съедаешь.

Мать Эди-бэби тоже с недавнего времени стала красить яйца. Желтые – в луковых чешуйках, фиолетовые – в растворе марганцовки, но мать Эди-бэби в Бога не верит. Семья у них синтетическая, как сказал сука классный руководитель Яков Львович, у них нет никаких корней. Яков Львович тоже не верит в Бога, разве что тайно, в еврейского, и то непохоже, он слишком высокий и здоровый, чтобы верить в Бога, но о синтетической семье он сказал с осуждением. Разве Эди виноват, что его военного отца только семь лет назад перестали переводить из города в город и что у них нет родственников, все погибли или умерли молодыми?..

– А что такое Пасха, Вить? – спросил Эди смущенно.

– Ну, это день, когда Христос воскрес, после того как его на кресте распяли, – объяснил Витька.

– Воскрес? – произнес Эди недоверчиво. – Что значит – воскрес?

Эди знал все детали путешествий Ливингстона по Африке, мог с закрытыми глазами связать морские узлы любой сложности, мог, наверное, читать бы лекции о завоевании испанцами Мексики или государства инков, он знал, что на дело следует ходить в башмаках на резине, умел открыть почти любой замок, но о Боге Эди знал очень мало.

– Воскрес – это оживился, – сказал Витька. – Он был мертвым, а потом оживился.

– Я не люблю Бога, это скучно, – сказал Эди оправдательно. – Я никогда не был в церкви.

– А я люблю Пасху, – сказал Витька. – На Пасху тепло всегда и весело. Ты что делаешь на Пасху? – спросил он Эди.

– Ничего, – ответил Эди растерянно. – Мы не празднуем. Мать, может, пойдет к соседям, к тетям Марусям. А отец – коммунист, ему нельзя. И военный. Да и все равно он в командировке.

– Приходи к нам, – предложил Витька. – Бабка и дед верят в Бога, им можно, они не коммунисты. Будет весело. Бабка уже новую брагу поставила. Ты любишь бражку?

– Никогда не пробовал, – смутился Эди.

15

Эди-бэби пришел на Пасху к Витьке. Он даже надел белую рубашку отца с пристегивающимся воротничком и свой единственный пиджак, а в карман на всякий случай положил галстук-бабочку – подарок другого Витьки, Головашова.

К Пасхе Тюренка сделалась еще красивее. Дополнительно расцвели фруктовые деревья в тюренских маленьких садах. Большое старое яблоневое дерево перед Витькиной избой все было усыпано