Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

деятельности. Хочешь что-то сделать не торопись, а добейся, чтобы инициатива исходила сверху. Это высший пилотаж в умении устраивать свою – именно свою! – жизнь. Всё остальное – шелуха. Улавливаешь?

– Не очень, – честно признавался Яшка. – Уж очень лихо ты всё закрутил.

Юрка выпускал густую табачную струю «пролетарской» «Примы» и самодовольно улыбался:

– Когда въедешь, студент, в сказанное, для тебя откроется потрясающая по красоте картина бытия. Ведь ты и сам не понимаешь, что судьба неизвестно за какие заслуги поставила тебя на ступеньку, с которой можно легко шагнуть выше, но при обязательном условии принятия правил игры. В ином случае – незамедлительное падение в пропасть. До последнего времени ты по наитию шёл в нужном направлении, даже не представляя, как легко можно оступиться. Но сегодня решил, что тебе море по колено, взбрыкнул – и вот результат: прокол с такой мелочью, как копеечные взносы, взбучка от старших товарищей, пятно на репутации… Опять не вкурил мою гениальную по простоте мысль?

– Опять…

– Ну, хорошо. Демонстрирую на пальцах. Прикинь: смог бы наш драгоценный заводик работать без тебя и без твоего комитета комсомола?

– Конечно. Не велика была бы потеря.

– А если бы, не приведи господь, бесследно исчезла ГэПэ с её парткомом?

Яшка с опаской глянул на дверь и пробормотал:

– Ну, ты того… не перебирай. Мало ли кто услышит твою крамолу.

Но в Юрку уже вселился бес противоречия, и он продолжал всё громче и громче:

– Не трусь! Даже если мои богохульные речи дойдут до уважаемой Галины Павловны, она палец о палец не ударит, чтобы покарать вольнодумца. Уж я-то знаю. Но не потому, что ей безразлично, что про неё скажут, и вовсе не потому, что ей не по рангу связываться с таким гегемоном, как я. Просто она умело живёт по вышеуказанному принципу «абы чего не вышло» и не пошевелится до тех пор, пока дело не получит огласки. Даже если о моей крамоле ей доложат пять стукачей… Баба-то она априори не плохая и совсем не злая, только должность парторга заставляет её быть толстокожей. Если и злится на кого-то, то не искренне, а как бы по обязанности. Чужой крови не жаждет, но если уж приходится её пускать, то делает это без сожаления, хоть и без восторга.

– Это всё теория… Как всё-таки посоветуешь поступать в моём конкретном случае? Делать вид, что ничего не произошло и ждать следующей плюхи?

– А ничего и не произошло! Играй потихоньку в те же игры и не забывай, что это всего лишь игры. Но игры не на абстрактный интерес. Хуже всего, повторяю, нарушать придуманные не тобой правила и пытаться разобраться в потёмках чужих душ. Красть кошельки из чужих карманов куда безопасней… Подпиши характеристику на Нинку как требуют и забей на всё!

Но Галина Павловна оказалась вовсе не такой «хорошей бабой», как рекламировал Шустрик. Два дня после этого она с Яшкой не здоровалась и при встрече демонстративно отворачивалась, но самое гнусное произошло на третий день, когда он пришёл на работу. Секретарша директора Людочка, исключительно вредная и скандальная особа, выбывшая из комсомола по причине скорострельного замужества и потому всячески потешавшаяся над Яшкиными потугами вернуть её назад в общественное лоно, сообщила по секрету:

– Характеристику на Филимонову без тебя подписали! Вот так тебе, борец за справедливость!

– Кто подписал?

– Кроме тебя некому, что ли?

– Пока у нас только один комсорг – я, – настроение у Яшки сразу испортилось, и во рту стало отдавать жжёной резиной. – У кого сейчас характеристика?

– У меня. Осталось запечатать в конверт и отвезти в райком партии. Я бы это уже сделала, но дай, думаю, по старой дружбе доложу тебе…

– Покажи!

– Ещё чего! Вдруг порвёшь.

– Покажи! – разозлился Яшка окончательно. – Что я тебе – пацан?!

– Не покажу, – Леночка капризно надула губки. – Галина Павловна не велела. Говорит, много чести кланяться перед тобой из-за паршивой закорючки на бумаге. Не захотел подписывать – нечего тебе и знать про эту бумагу. Она и с директором согласовала, он добро дал…

Уговаривать её дальше было бесполезно. Яшка грустно отправился в комитет комсомола, закрылся на ключ и стал размышлять о своей горькой доле. Никого, даже Ленку или Шустрика, видеть сейчас не хотелось.

Значит, комсорг нужен всем только для вывески! Этакий свадебный генерал без права голоса, а точнее, ефрейтор на правах ординарца, ведь в генералах вся эта публика и сама не прочь побыть. Да какой там ефрейтор – просто мальчик на побегушках…

Эх, не надо было ему лезть в комсорги! Сидел бы спокойно за кульманом в конструкторском бюро, рисовал бы чертёжики, от которых хоть какая-то реальная польза была бы, – так нет, в начальники потянуло, славы захотелось! А что в итоге? Бригада той же Нинки Филимоновой в результате Яшкиной бурной деятельности лучше работать стала? Да всем этим девчатам плевать на его обязательный галстучек и значок с Лениным на лацкане пиджака. Они-то теперь твёрдо уверены, что утёрли нос этому зануде-комсоргу.

Раньше он старался не обращать внимания на это, а теперь… Получил щелчок по носу, вчерашний студент и нынешний комсомольский вожачок-карьерист? Признайся честно: когда тебя Галина Павловна сватала на эту должность из конструкторов, ведь была же потаённая мыслишка продвинуться по комсомольской линии до самых заоблачных олимпийских высот, где обитают хорошо упакованные партийные товарищи, а простым смертным туда ходу нет. Ведь была же? Пусть зарплата на первых порах невелика – конструкторские сто двадцать пять да тридцатка от райкома, но надеялся же, что заметят молодого да энергичного, призовут в свои полированные кабинеты и скажут: молодец, Яков, ценим тебя за принципиальность и деловитость, а посему выдвигаем на более ответственную работу, ты уж лицом в грязь не ударь. И были бы счастливые верноподданнические слёзы, которые он выдавил бы. Сказали бы «будь готов!», отдал бы пионерский салют и ответил, не задумываясь: всегда буду – как же не быть…

А теперь как нашкодившего щенка для острастки макают носом в собственную лужу.

Дело даже не в Нинке Филимоновой. Хотят её сделать депутатом – да на здоровье, Яшка проголосовал бы за неё обеими руками, только… Подошла бы она по-людски, сказала бы, мол, так и так, жалко мне тратить пятёрку на взносы, потому что трудно живётся разведёнке с ребёнком на руках, да ещё в общежитии без своего угла. Разве бы он не понял и не пошёл навстречу?! Да не обеднел бы в конце концов краснознамённый и орденоносный без её нелегко зарабатываемых копеек!

Однако всё вышло глупо и некрасиво,