Марк, выходи! - Роман Зинзер

пути Арсен сказал мне тихо, что вот как мы сегодня «мадридцев» победили, так и Костяна отлупим. Я кивнул и ответил, что уже подговариваю и собираю пацанов, а потом будем над планом думать, как Костяна с Ромой избить. Про то, как меня утром Рома подозвал к окну, я Арсену ничего не сказал. Вот еще. Да и подговаривать никого я уже не хотел.

* * *

Вечером во дворе был сбор пацанов. И старших, и младших. Надо было выбрать, кто будет в эту субботу воевать с «Мадридом» и что вообще делать с «Парижем», который теперь тоже против нас. В семь вечера мусорка уехала со двора, и все наши вышли гулять. Жирик был первым у сборной лавки, которая стояла прямо рядом со всегдашними шахматистами. Потом пришли Диман с Саньком, кто-то из старших, я, остальные малыши, толстый Даня, Таксист, и вот вышли Рома с Костяном.

Костяна шатало, и лицо у него было кривое. Он был то ли пьяным, то ли под кайфом. Костян сразу сел на лавку, облокотился на спинку и задремал. Говорил Рома. Мы все слушали и кивали.

– Короче, такая вот жопа, – начал Рома. – Не знаю, какого ганджубаса этот говнюк Бажов накидал «Парижу», но теперь они против нас. И ведь, сука, рубиться будут, а не так рядом постоять, хрен попинать. Так и сказали: рубиться.

Рома сплюнул себе под ноги, откашлялся и еще раз сплюнул. Пара дедов-шахматистов оглянулась на нашу большую компанию, но ничего не сказала. Рому и Костяна деды знали и никогда не связывались. Мы им тоже никогда с их шахматами не мешали.

– Короче, – повторил Рома. – Надо будет биться. Вот прямо так, чтобы вообще: кровь из носа, понос из жопы, но биться. В «Париже» они там химики все. Так что дымовух каких-нибудь ждите. Эти говнюки любят гидроперит с анальгином мешать и забрасывать. Я один раз такой хрени вдохнул – чуть легкие не харкнул наружу.

Представить себе, что легкие Ромы может что-то напугать, было сложно. Рома и Костян курили по две пачки в день.

– Сколько человек у них будет? – спросил кто-то из старшаков.

– Тридцатка точно будет. Может, сорок.

Я посмотрел на Санька: сорок человек – это много. Это уже почти как настоящая война, а не просто наша битва между дворами.

– Так, может, «Парижу» денег дать, чтобы они сидели все по домам, – сказал тот же старшак. – Вон мелкие пусть скинутся.

– Не, «Париж» уже подписали. Этот Бажов их уже подписал, – ответил Рома. – Ладно, хорош сиськи мять. Короче, в субботу в семь начинаем. Нам нужны все. Без фуфла чтоб: «У меня кот заболел», «Я соплю в носу потерял». Все. Может, Дрона даже позовем.

– Дрона? – спросил Санек. – Да он дебил! Он в нас же арбалет разрядит.

– Да я знаю, что дебил он, – ответил Рома. – Мы его на парашюте в «Мадрид» спустим, а там сам пусть крутится. Может, кого и зашибет.

Все дружно заржали. Шахматисты еще раз обернулись, но опять никаких вопросов от них мы не услышали.

– Ладно, – закончил говорить Рома. – Состав как обычно. Суббота в семь.

Жирик протиснулся через плечи старших вперед. Глаза у него горели.

– А можно я тоже?

– Чего? – обернулся на Жирика Рома.

– Ну, против «Мадрида». Можно я тоже?

– Ты? Не. На хрен иди. У тебя папаха – мент. А значит, ты в нужный момент зассышь, или тебе люлей всекут, а потом батька твой нас прессовать будет. Не, – закончил Рома. – В песочницу иди поиграй. Я тебе сто раз уже говорил.

– Но ведь «Мадрид» и «Париж»… вместе… – голос у Жирика дрожал.

– На хрен, на хрен. Все, вали, – сказал Рома.

Тут проснулся Костян и заорал что-то невнятное. Рома посмотрел на него.

– Чего?

– Мар-р-кушку! – прорычал «уколотый» Костик. Глаза у него были красные, под ними – синяки, а голос хрипел сильнее обычного.

– Чего Маркушу?

– Маркушу на хрен, – выдавил Костик. – Он с чушкой гоняет. Не пацан он. Не наш. Говно он.

Я испугался: что это Костян про меня вспомнил? Я забегал глазами по мелким пацанам, которые стояли рядом, но все они смотрели в землю. Санька рядом не было: куда-то он уже дернул.

– Маркуша, поди сюда, – сказал Рома, и теперь уже я протиснулся через пацанов в первый ряд.

Я глянул на Жирика. Тот продолжал стоять с круглыми глазами, но нюни не пускал. Держался. Потом, наверное, заноет, что опять его не взяли драться. И снова его успокаивать. Хотя это фигня. А вот то, что Рома опять до меня докопается, это плохо.

– Маркуша! – крикнул Рома. – Я же тебе сегодня утром, сука, говорил! Опять с туземцем дружба?

– Ничего не дружба, – ответил я. – И не гоняю. После того, как ты мне сказал, я его даже не видел.

– А чего Костик тогда говорит? Топай сюда, – сказал Рома, и я подошел к лавке, на которой сидели Костян и Рома.

– Не знаю я, чего он говорит, – ответил я.

– Сука, Маркуша! Предатель! – крикнул Костян мне в лицо. Я почувствовал на себе капли его слюны. Глаза у Костяна были красными, и говорил он непонятно, как будто с кашей во рту.

– Короче, дело к ночи, – сказал Рома. – Пацаны нам нужны, но предателей мы вышвыриваем, знаешь, да?

– Ничего я не предатель, – сказал я.

– А чего Костик говорит, что ты с этим Арсеном-херсеном вась-вась? – спросил Рома.

– Нет.

– Против «Мадрида» хочешь в субботу?

– Да.

– Тогда садись на жопу.

Старшаки вокруг хохотнули. Им всегда нравилось, когда Рома или Костян над кем-то издевались.

– Зачем садиться?

– Садись давай, а то я тебя прямо тут с пацанами урою.

– Ром, да отстань ты от Маркуши, – это уже Санек за меня вступился.

– Рот закрой, гнида мелкая, – оборвал Санька Рома. – Садись!

Я сел на землю. Травы у «шахматных» лавок не росло, голая земля, но это ничего. Отряхнусь.

– Давай скажи что-нибудь про туземца.

– Что сказать? – спросил я.

– Скажи: «Туземец – гнида!».

Я сказал.

– Сестра туземца – шалава мелкая.

– Да ей лет пять, какая она…

– Ты баран, что ли, Маркуша? Повторяй! А то на хрен из «Тринадцатого городка» вылетишь. Будешь вон, как Жирик, стремным.

– Сестра туземца – шалава.

– Молодец, – сказал Рома и повернулся к Костяну, который встал с лавки и собирался куда-то идти. – Оставим Маркушу?

Костян ничего не ответил, он просто продолжал стоять с круглыми глазами.

– Ладно, – сказал Рома. – Но туземцу надо будет снова всечь. А то он на баб наших лезет.

– Это да, – почти хором подтвердили Таксист, толстый Даня и остальные. – Надо будет ему