Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева

Нелегко прожить жизнь! Но как она прекрасна! Каждый кусок жизни — часть твоего сердца. И порой уронить слезу из глаз труднее, чем выжать воду из камня. Вот так и сейчас…

Не один десяток лет может пробежать перед тобой за несколько часов… Уже высоко над горами поднялось солнце. Звонче песни на полях. Что это? Цокот копыт. Мчатся на конях джигиты. Они молоды — еще в прошлом году им не позволяли участвовать в скачках. А в этом? О, они готовы без передышки проскакать по всему земному шару. Эти долго сегодня просидят в седле!

Я все еще стою под яблоней у кладбища, неподалеку от делянки…

— Патимат, иди скорей к нам! Скоро начнут прокладывать первую борозду! — зовет меня Хандулай.

— Иду! — отвечаю я, но ноги мои будто держит земля этой делянки… Я смотрю на яблоню — на ней уже нет ни капли росы… Каждая веточка как бы взрослеет на глазах… Протекут годы, а она вновь и вновь будет расцветать, будет расти, набирать сил…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я сердце ковром расстилаю,

Моя Родина, перед тобой.

Может, нить ослабела какая,

Может, цвет у него не такой?

Обнови,

Коль узор смог стереться!

Укрепи ослабевшую нить!

I

Хоть петух не прокричит,

Рассвет настанет.

Хоть пастух не продудит,

Рассвет настанет.

(Пословица)

И красота ветвей

Зависит от корней.

(Пословица)

Всю ночь трудилась метель. Она быстрой умелой рукой вычеканила узоры на окнах. В доме было еще темно, хотя утро давно наступило. Вскочив раньше всех, Асият растопила своим дыханием кружок на стекле и посмотрела одним глазом на улицу.

— Вставайте скорее! Сугробы до крыш. А какой нежный снег!

— Вот хорошо — не пойдем в школу! — Нажабат тоже спрыгнула с постели и принялась соскребать со стекла иней. — Ты только посмотри, сколько снега, Патимат! Дом Омардады совсем занесло!

— Мама, вставай! — Асият подбежала к постели. — Посмотри, сколько снега!

— Не будите маму, — сказала я. — Пусть хоть сегодня поспит.

— Я не сплю, — она привстала на кровати. — Давно проснулась.

Мои попытки открыть дверь ни к чему не привели; она не поддавалась, как будто за ней воздвигли стену.

Немало в зимнее время было у мамы забот. Я знала, о чем она думает. У Асият не было бурок; кизяк, заготовленный с осени, мы почти весь истопили, и сена для коровы осталось немного.

— Нажабат, надень теплые носки и мои бурки, — распорядилась я. — Асият наденет твои.

— А в чем пойдешь ты? — Мама поправила мои волосы, и у меня на душе стало тепло, будто на улице не трещал мороз, не сверкал снег, а улыбались весенние цветы.

— Эй, помолчите! — крикнула Асият. — Нас откапывают!

И правда, издали было слышно «хирт-хирт». Отбрасывая лопатой в сторону глыбы снега, первым шел Нурулаг. Мы видели из окна его выцветшую гимнастерку, светлые, прилипшие ко лбу волосы, выбившиеся из-под ушанки.

— Первым достиг условного пункта. — Нурулаг распахнул наши двери.

Мы увидели Мажида, расчищавшего нам дорогу со стороны улицы.

— Понятно, что ты дошел быстрее! На твоей стороне ветер немало потрудился.

— Спасибо вам, — сказала мама. — Сейчас затоплю, погреемся.

— Работа согревает лучше любого огня, Парихан! — Нурулаг заспешил к воротам.

— Нам много еще предстоит сегодня поработать. — Мажид пошел следом за Нурулагом.

Я влезла на крышу — оттуда было хорошо видно, как всюду по аулу мужчины орудовали лопатами, а женщины разметали снег.

— Нажабат, накорми корову и обед приготовьте вместе с Асият. — Взяв метлу, я побежала на улицу.

На дорожке, проложенной между сугробами, я столкнулась с Омардадой. Старик тяжело дышал.

— Я ходил на ферму! Спасибо ребятам, без меня справились…

— А ведь вовремя навалило снегу! — крикнула с крыши Хандулай.

— Да, дочь моя, ветры осенью совсем иссушили землю. А если зима не принесет снега, трава весной не вырастет. Да ведь так и полагай — не снег это вовсе, а зерно, сено. Разойдутся сейчас тучи и пригреет солнце — сразу полезет трава!

— Только это и утешает! — Хандулай всплеснула руками. — Боюсь, как бы ветер не разгулялся — сдует снег. В старину, кажется, такие сугробы называли «враг плуга».

— Почему же враг? — спросила Халун, готовившая на веранде корм для отелившейся коровы. — Мы еще и плугов в поле не вывезли!

— Как твоя белобокая? — поинтересовалась Хандулай. — Мне Унайзат говорила, что ты целую ночь дежурила…

— Отелилась… Мы ветфельдшера вызывали из района, но он не понадобился. Все сошло благополучно.

— Ну как хорошо! Говорят, что ты в прошлом году отдала от этой коровы теленка колхозу, когда там погиб белолобый. Я еще слышала, что твоя корова — лучшая во всем нашем ауле.

— Ну, если ты слышала, Хандулай, запомни, но другим не говори. Недаром у человека два уха и один рот.

Омардада сбрасывал снег с сарая.

— Если ты сама не работаешь, соседка, других не отвлекай, — притворился он сердитым.

— Захочешь узнать, кто сколько наработал, смотри на дворы и крыши. — Хандулай отправилась на улицу подметать снег.

— Омардада! — крикнула со своей веранды Айшат. — Скажи, долго ли простоят морозы? У меня сено кончилось.

— А ты потерпи, Айшат. Скоро из-под камня покажутся всходы, на скалах вырастет крапива, — отшутился, не поднимая головы, Омардада.

Мажид и Нурулаг прокладывали дорожку к дому Пари. Девушка выглянула было на улицу, но тут же захлопнула дверь. «Скорее всего стыдится Мажида. А он-то знает?» — подумалось мне. Я старалась отогнать мысли о Пари, но это мне никак не удавалось. Так хотелось ее оправдать. Но обида, таясь в глубине души, все росла.

Три месяца, как кончилась война. Наша молодежная бригада работала отдельно от других. Мы жали яровую пшеницу, а ребятишки вязали за нами снопы. До войны дни сбора урожая были самыми веселыми — с музыкой, плясками. Войны уже не было, но старые обычаи еще не возобновлялись. Умудренные жизнью люди недаром говорят, что один день войны приносит беды на десятки лет. Я подняла голову, чтобы вытереть пот с лица. По дороге с чемоданом и в наброшенной, несмотря на жару, шинели, медленно, очень знакомой походкой шел человек. «Кто это? Сайгид? Не может быть. Но бывают ведь и чудеса!»

— Смотрите! Кто-то еще вернулся из армии! — крикнула я.

Все бросили работу и глядели на солдата. Он миновал жнивье, дошел до не убранного еще поля, оглянулся вокруг и, осторожно раздвигая колосья, резко повернул