Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник

Два раза в месяц Лиза ездила навестить мать. Как всегда, отправлялась с наилучшими намерениями, а возвращалась редко когда не расстроенная и раздосадованная. Каждый раз просила маменьку переехать в Сестрорецк. Уверяла, что так могла бы гораздо лучше заботиться о ней, знать, что ее здоровье благополучно, а в противном случае немедленно принимать меры – врачи в Сестрорецке самые наилучшие. И каждый раз Ирина Михайловна говорила, что не может жить в глуши без концертов, вернисажей и Мариинского театра. И никогда Лизе не хватало духу напрямик спросить, сколько раз она бывала в театре с тех пор, как они живут на два дома. А стоит ей стать понастойчивей, как мама намекает, что дочь хлопочет из денежного интереса к квартире, половина которой принадлежит ей по наследству. А если не об этом, то уж непременно о Лизином замужестве. И тут маменька не упускает никакой возможности упомянуть ее возраст и отозваться неодобрительно о Лизином образе жизни. Женихи у нее всегда под рукой. Сорокалетние вдовствующие купцы или непутевые сыновья ее гимназических подруг, так и не женившиеся к тридцати годам. Поцеловав ее на прощание и усевшись в вагоне, Елизавета Прокофьевна иногда думает, что материнское упрямство в решении жить в Петербурге хоть и обходится недешево, а все же дает спокойствие и душевное равновесие на две недели, остающиеся до следующего визита. Если бы маменька переселилась к ней, не надо было бы содержать ее прислугу – Настя и кухарка Глаша играючи справились бы с семьей из двух человек. Не пришлось бы оплачивать ее счета на электричество, уголь, дворника и бог знает на что еще. Зато не было бы ни единого обеда в тишине и по собственному вкусу. Господь милостив!

В одном мама была права. Что говорить, Лиза и сама не забывала – замуж идти необходимо. И партии возможные встречаются не так уж редко. Некоторые офицеры, покинув курорт, продолжают писать ей письма месяцами. И, пожелай она проявить благосклонность к их ухаживаниям, замужество было бы вполне возможно, невзирая даже на то, что папенька принадлежал к купеческому сословию. И давеча в магазин зашел господин, проявивший незаурядную осведомленность в искусстве. Высказывал разумные суждения о венском модерне и даже некоторое знакомство с обществом «Сецессион». Трудно было не заметить, что образованная и оживленная художница ему понравилась, – есть ли хоть одна женщина, которая не почувствует момент, когда внимание мужчины становится на градус теплее вежливости и предписанного обычаем почтения к даме.

Встреча их была забавной.

Он вошел в магазин – в торговом зале было пусто. Однако дверь в мастерскую оказалась открыта. Там за столом с верстачком сидела женщина в фартуке.

«Одну секундочку, сударь, сейчас же к вам выйду. Оглядитесь пока, может, что-нибудь придется по вкусу», – весело сказала она. Он огляделся. На стенах за прилавком и между шкафами висели необычные предметы: прямоугольные, круглые, овальные блестящие металлические пластины, фраже наверное, с чудесно выгравированным черненым цветочным орнаментом.

– А вот и я! – Женщина из мастерской встала за прилавок. – Что месье понравилось у нас?

– Голубушка, я бы хотел поговорить с хозяином магазина, не могла бы ты его позвать?

– Я и есть хозяин, милостивый государь, Елизавета Прокофьевна Гордеева-Стасова. Хозяйка и мастерица. Чем могу служить? – слова ее были строги, а в глазах таился смех.

Полный афронт. Покупатель рассыпался в извинениях и представился: «Петр Сергеевич Лобанов». Хозяйка смягчилась и пояснила, что обычно в магазине имеется приказчик, а в мастерской старший мастер, но вот именно сегодня она одна за всех. Он сказал, что в восторге от оригинальных работ на стенах, напоминающих лучшие изделия венского модерна, Климта и Отто Вагнера. Она улыбнулась.

– Я непременно зайду к вам завтра, – сказал он, – нужно прикинуть, кому я должен сделать подарки и какие именно.

И пошло-поехало… Князь Лобанов поправлял здоровье в санатории после ранения на дуэли. Вначале он просто заинтересовался привлекательной женщиной, потом стал думать о ней на прогулках, во время процедур и бессонными ночами. Потом посылал букеты, просил разрешения пригласить ее покататься в его автомобиле, скупил почти все ее работы, пытался свозить в Эрмитаж, где имел возможность показать великолепные залы, закрытые для публичных посещений, – она оставалась неприступна. Он дважды продлевал срок своего лечения, но в конце концов вынужден был отбыть в Петербург на службу.

Накануне дня отъезда он передал через своего лакея письмо. Там говорилось:

«Уважаемая Елизавета Прокофьевна, знаю, что нет нужды изъяснять Вам, что полюбил Вас с первого взгляда. Вы, конечно, это и сами заметили. Но хочу заверить Вас в том, что чувства мои и сильны, и чисты. А намерения у меня самые серьезные. Прошу Вас об одном: дайте мне возможность приватно объясниться с Вами. Если это невозможно здесь – в маленьком городке все на виду, я готов поехать за Вами в Петербург, а хоть бы и в Вену. Подарите мне полчаса для объяснений, и обещаю с полным уважением отнестись к любому Вашему решению.

Остаюсь в надежде на благоприятный ответ.

Ваш Петр».

Ответ был получен тотчас – Елизавета Прокофьевна велела лакею дожидаться и отослала с ним же.

«Милостивый Государь Петр Сергеевич! Я абсолютно уверена в том, что Вы человек чести и потому даже не прошу Вас уничтожить это письмо. Ясно, что Вы поступите именно так. Поэтому я намерена писать Вам с предельной искренностью, не выбирая слов и не замутняя то, что хочу сказать приличными эвфемизмами, как это принято у деликатных людей. Я соблюдаю полную учтивость и деликатность по отношению к своим клиентам, поскольку нимало не озабочена тем, чтобы они поняли мои подлинные чувства.

Возможно, я ошибаюсь в Ваших намерениях, однако мне кажется, что Вы действительно любите меня, как и говорите. Более того, Вы не имеете обдуманного намеренья меня соблазнить и предложить мне стать Вашей содержанкой. Верьте мне, я глубоко ценю Ваше уважение. Учитывая разницу нашего социального положения, такую попытку сделал бы на Вашем месте почти всякий. Мне кажется, Ваше чувство ко мне таково, что, невзирая на огромное сопротивление семьи и всего общества, Вы намерены сделать мне официальное предложение вступить в законный брак. Я ни в коем случае не могу допустить этого. Было бы нестерпимым и совершенно незаслуженным уроном Вашему достоинству, если бы Вы, потомственный дворянин из именитого княжеского рода, сделали предложение мещанке и