Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник

Я плохо сплю в последнее время. Надо купить новый матрас. Помягче. Или, может, наоборот – пожестче. Читаю перед сном скучнейший текст – регламент ухода за тяжелобольными. «Пособие для медсестер» – они должны будут сдавать по нему зачет для переаттестации. Я уже редактировала эту брошюру один раз, но снова читаю и нахожу неудачные места, корявые выражения, канцеляризмы и просто несогласованность членов предложения. Править сейчас нет сил… текст такой скучный и однообразный, что я все-таки засыпаю.

Будит меня телефон. Звонит Алена. Рассказывает осторожно, что Марик приехал. Я вспыхиваю, как всегда, когда говорят о Марике. Мы не виделись лет, наверное, десять…

– И что, – спрашиваю, – он женат?

– Не знаю, – говорит она. – Приехал один. Надолго… кажется, развелся.

– Он про меня спрашивал?

– Да, конечно, первым же делом… Я сказала, что у тебя никого нет…

Кладу трубку, пальцы дрожат. Я смотрю на них укоризненно, но что делать, если во мне трепещет все – печень, почки и селезенка: он сейчас позвонит. Или даже придет без звонка, и мы выйдем погулять, посидим на той скамеечке на набережной, и он, наверное, скажет, что зря мы не поженились тогда…

Я постарела… может, уже и не понравлюсь. Сколько мне? Я так давно не отмечала дни рождения… тридцать шесть, кажется. Ой, что это я? Сорок! Если поторопиться, еще смогу родить. У меня будет ребенок! Я подхожу к зеркалу – боже мой, да мне все пятьдесят! Как я могла запутаться? У меня и месячных давно нет. Что толку: даже если позовет замуж, детей уже не будет. Я стараюсь сосредоточиться. Так сколько мне?

И понимаю, что шестьдесят шесть.

Все прошло и безнадежно, безнадежно миновало. Я ждала Марика сорок пять лет? Боже, как глупо. Мне хочется умереть. Отчаянье обнимает меня, и от этого я просыпаюсь. Сердце колотится невыносимо. Я лежу, не открывая глаз, и собираю свою жизнь заново. С чего это мне приснилось, что я ждала Марика? Я и забыла, как он выглядит. У меня Алеша. Родной человек. Муж. Мы только недавно праздновали сорокалетие свадьбы. И дети – мои дети: Алику тридцать восемь и Ниночке тридцать два. У Алика двое, а Ниночка беременна третьим. Господи! Это был кошмар – на самом деле все сбылось, они все со мной. От радости сердцебиение только усиливается, так что мне уже и вдохнуть трудно. Я открываю глаза – Ниночка сидит рядом. Бледная, замученная.

– Ты что здесь? – спрашиваю. – Тебе надо на воздух. Ты плохо выглядишь.

Ниночка берет меня за руку. За ее спиной кто-то резко говорит: «Что за безобразие! Опять дозировка неправильная! Я же сказал: morphine continuously. Сколько тут – сорок миллиграмм в час? Так дайте сорок пять!»

– Ниночка, – говорю я, – тебе надо много гулять. И как Альберт тебя пускает сюда?

Она что-то отвечает, но я уже не слышу. Сон добирается до меня. Все хорошо, слава богу! У меня Алеша, дети, их малыши. Это был просто ночной кошмар.

Недоразумение

Недоразумения случались с Луизой постоянно. И первым было, безусловно, ее имя. Ни в детском саду, ни в школе, ни в продленке, ни в кружке рисования, ни в секции по ручному мячу она никогда не встречала девочки с таким именем. Пока была маленькая, мама говорила, что имя прекрасно по звучанию и интересно, потому что напоминает о замечательных литературных героинях. А когда подросла и мама стала с ней откровенна, то оказалось, что в армянской семье отца такие имена были вполне обычными. У него среди двоюродных водились и Офелии, и Венеры, и даже одна Медея. Луизу ее имя не смущало. Отца она не помнила и на него не сердилась.

Она вообще редко бывала чем-то удручена.

В пятом классе, когда учительница читала оценки, полученные за диктант, она не заплакала, услышав: «Луиза Меликсетян – двойка». А подумав и посмотрев на учительницу, которая запнулась, ища следующую фамилию, сказала: «Вы не расстраивайтесь, Вера Ивановна, мало ли чего бывает… я исправлю». Оказалось, что это очередное недоразумение: случайно поменялись тетрадки – в Луизиной диктант был написан почерком ее соседа Степы, а в Степиной тетради писала Луиза и оценка была пять с минусом. Как всегда. Минус за скверный неразборчивый почерк. Нарочно ли Степка подменил тетради, надеясь попользоваться Луизиной контрольной, или это было лишь случайное стечение обстоятельств, осталось неясным. Как бы то ни было, они сидели рядом до самого конца школы. Даже когда столики стали маленькими – на одного ученика, Степка ставил свой рядом.

После школы Луиза подала документы на географический факультет МГУ. Ей с детства хотелось заниматься метеорологией. Недоразумение случилось сразу же. Она значилась в списке как Луис Меликсетян, и курносую веснушчатую девочку с рыжеватыми кудряшками ни в какую не хотели пускать в экзаменационную аудиторию. Размахивая паспортом и копией аттестата, она с трудом и не сразу пробилась к председателю приемной комиссии и заняла место за экзаменационным столом минут на пятнадцать позже остальных. А Степку забрали в армию.

На работе ее очень ценили. За два года она написала в соавторстве со своим шефом три статьи. Синоптика была главной, важнейшей частью ее жизни. Она видела во сне колышущиеся поверхности изотерм, восходящие и нисходящие течения, температурные фронты, обтекающие ее спящую и уходящие в никуда. Иногда во сне получалось вмешаться в процессы, бурлящие в атмосфере. Она сама становилась областью высокого давления или безудержно восходящим потоком, напитанным влагой и электрическим зарядом.

Несмотря на огромное количество сведений, стекающихся в динамические базы данных, и на современные алгоритмы, ворочающие этими данными в недрах новейших компьютеров, точно посчитать, как будут двигаться воздушные потоки и что они принесут с собой, невозможно. А прогноз, который с завидной надежностью утверждал, что вероятность дождя двадцать шесть процентов, не говорил абсолютно ничего о том, будет дождь или нет.

Разумеется, профессионалы не обсуждают такие банальности. Луиза с Григорием Валентиновичем, ее шефом, соавтором, а потом и просто Гришей, говорили совсем о другом: о музыке, о диссертации, о Паскале Киньяре и о том, стоит им пожениться или лучше пока так…

В последнюю субботу сентября неожиданно позвонил Степка. Они не виделись несколько лет. После армии он возвращался домой, но на работу устраиваться не захотел, а решил собственноручно срубить избу в тайге и жить на природе, выбросив телефон. Луиза старалась отвечать спокойно, но вспыхнула, когда он сказал: «У меня на Химкинском водохранилище яхточка. Вчера на воду спустил. Назвал „Луизой“. Приедешь завтра к семи утра к Речному