Волки не дремлют - Иван Зозуля

Черенков отрицательно помотал головой: он выяснил точно, звонить мог только сам Зайцев. Телефон висит в глубине котельной, и зайди кто из посторонних, его кочегары сразу бы заметили. Но тут непонятно одно: почему те два кочегара всю вину взяли на себя? Больше того, показали, что Зайцев пытался их разнять, уговорить.

— Все правильно. Все так и было. — Турантаев улыбнулся.

— Да, но зачем? Зачем он это сделал?

— Зачем? Думаю, его возвращение в Адычан и провокация с дракой — звенья одной цепи. Для нас пока ясно одно: у Зайцева появилась надобность прервать отпуск и немедленно приступить к работе.

— Да, но могло же, товарищ подполковник, случиться и так, что его не отозвали бы. Не забери милиция одного из них...

— Могло, — согласился Турантаев. — В таком случае он предпринял бы другой ход. Какой? Мы не знаем. Но его отозвали. Из этого и будем исходить. Нас интересует: что заставило его поступить так? Соскучился по работе? Это на него не похоже. Истратился, и ему понадобились деньги?

— Вряд ли. За отпуск он получил солидную сумму. При его прижимистости на такие деньги можно жить целый год.

— А жадность? Его жадность к деньгам?

— Я тоже было подумал об этом, но Николай Спиридонович меня разубедил. Ведь действительно, порыбачь Зайцев каких-нибудь десяток дней в разгар путины — заработал бы куда больше денег, чем в кочегарке.

— Точно. Тогда что же им двигало, если не материальный расчет?

— Другая цель.

— Но какая?

— Бог его знает...

— Не бог — мы должны знать, лейтенант.

Выдержав паузу, Черенков спросил: а что, если на основании полученных сведений взять Зайцева под стражу через милицию, предъявив ему обвинение как зачинщику драки и пьянки в рабочее время, а тем временем что-нибудь предпринять? Подполковник не согласился: «Вряд ли из этого что получится. Только вспугнешь. А испуганный зверь далеко бежит».

Низко склонив голову, как бы рассматривая что-то на полу, Турантаев медленно заходил взад-вперед.

— Юрий Васильевич, — остановился он вдруг. — Вот вы давеча обмолвились насчет открытия. Если бы Христофор Колумб тыкался со своими кораблями во все стороны, желая вообще что-нибудь открыть, он бы не открыл ничего. Вот мы иногда мечемся во все стороны или сбиваемся на шаблон. На обкатанную дорогу. Итак, мы должны уверовать: Зайцев — враг, скрывающийся от возмездия. Он должен быть разоблачен. Но это дело будущего. Сейчас же вы, Юрий Васильевич, как можно скорее, но с величайшей осторожностью должны выяснить... что?

— Что заставило его так поспешно покинуть Северогорск и возвратиться на работу?

— Именно! — подхватил Турантаев. — Это надо выяснить в первую очередь. В три часа у меня будет Оллонов, и мы втроем посоветуемся, что еще надо будет сделать.

V

Во второй половине дня, когда они втроем обсуждали дело Зайцева, кто-то нетерпеливо постучал в кабинет и, не дожидаясь ответа, рывком дернул дверь. Из полутьмы проступило белое, как снег, лицо инженера Орешкина.

Ударившись плечом о косяк, он неловко шагнул раз-другой и остановился, теребя шапку в руках. Видно было, ему хочется что-то сказать, даже крикнуть, но сил не хватает.

— Иван Александрович?! — подполковник Турантаев привстал. — Да проходите, проходите, пожалуйста. Что с вами? На вас лица нет.

— Беда, товарищи... ЧП... — тяжело, прерывисто выдохнул главный инженер, преодолев, наконец, оцепенение. — Вы ведь знаете, над чем я работал. Ах, как все нелепо получилось!

— Над чем вы работали, знаем. А вот что случилось...

— Просто с ума можно сойти... пропали мои труды... пропал новый минералоискатель!

— То есть, как пропал? — подполковник переглянулся с коллегами. — Вы хотите сказать, что его не приняли?

— Что вы! — Орешкин замахал руками. — Если бы это! Наоборот, у меня и сомнений не было... Айсен Антонович, разрешите, я по порядку...

— Пожалуйста. Именно этого мы от вас и ждем, — подчеркнуто спокойно произнес подполковник, и это подействовало на инженера.

Орешкин достал очки, протер стекла платком и, оседлав ими небольшой, с горбинкой нос, взглянул на ручные часы:

— Примерно часа три тому назад я завершил работу над минералоискателем. Еще утром мне удалось сделать последние расчеты. Все это я выписал на бланке с грифом «Совершенно секретно», и вот, представьте себе, исчез... бланк-то.

— Каким образом?

— Ума не приложу, — дернул бородкой Орешкин и снял очки. — Исчез, и все тут, — с натугой повторил он и вытянул из кармана пачку «Беломора». — Разрешите?

Турантаев кивнул: курите, дескать.

— Иван Александрович, — нарушил молчание подполковник. — Мы просим вас подробно припомнить, чем вы занимались в течение дня, когда именно обнаружили пропажу, ну и так далее. Вспомните, пожалуйста, и расскажите.

Орешкин торопливо и жадно затянулся, положил недокуренную папиросу в пододвинутую Черенковым пепельницу, и, близоруко щурясь, глухо и медленно роняя тяжелые для него слова, стал рассказывать...

Еще утром он нашел оригинальное конструктивное решение одного из последних узлов прибора. Тут же внес коррективы в прежние расчеты. Еще раз просмотрел все и аккуратно перенес основные формулы и схемы на бланк с грифом. Интересно, думал Орешкин, шагая из угла в угол по кабинету, как там, в Главке, отнесутся к этой новинке? Да, надо детально изложить в письме принцип работы прибора, продумать технико-экономические обоснования.

С этими мыслями он вышел из кабинета, захлопнул дверь, дважды повернул ключ в замочной скважине и направился было к машинописному бюро, но его окликнула секретарь-машинистка: там-де никого — все на обеде.

— А у вас сегодня что, постный день? — улыбнулась девушка, жуя пирожок.

Перебросившись с секретаршей несколькими ничего не значащими фразами, он попросил машинку и унес ее к себе в кабинет. Достал лист самой лучшей бумаги, копирку, заложил все это в каретку и потянулся за бланком. Но рука его так и замерла над столом: бланка с грифом «Совершенно секретно» не было. Что такое?! На столе же оставил! Куда же он мог деться?

Орешкин приподнял рабочую тетрадь, перелистал ее постранично. Нет. Перебрал на столе все документы, стопку бумаги, посмотрел под стол, потом сдвинул его с места. Даже все карманы обшарил. Что за чертовщина?!

Невидимка, что ли, утащил или злой дух тундры? Орешкин горько усмехнулся своим мыслям. Не жидкость, чтоб испариться. Нет, бланк где-то здесь.

Снова и снова были перерыты все документы, книги, просмотрен сейф. Сдвинута вся