Круча - Валентин Николаевич Астров

носил, а сегодня надел по приказу начальника. «А Ленину-то ордена и не дали? — пришло ему в голову. — Не успели, значит, или сам не захотел?» Тут он вспомнил, что орден Красного Знамени дается за военные боевые заслуги, но и это его не успокоило. «На фронтах он не был — так что из этого? В него и в тылу стреляли, — думал Тихана. — А разве он армиями не руководил? Разве кто из нас может сравниться с ним в заслугах?»

Опять Тихана долго не сводил глаз с неподвижной груди Владимира Ильича и все думал: «Как же мне теперь носить орден, когда самого Ленина не наградили?..»

В ту ночь приезжали в Горки члены ЦК партии.

Позже, в Москве, в Доме союзов, Тихана увидел на груди Ленина орден Красного Знамени. Одни говорили, что положен он по приказу штаба Красной Армии, другие — что кто-то из членов ЦК партии снял свой орден и положил на грудь Ленину; что и многие хотели то же самое сделать, да не было разрешено: если бы разрешить, все бы орденоносцы в стране принесли Ленину свои ордена.

…В Горках в те первые часы сестра Ленина Мария Ильинична, землисто-бледная, молчаливая, сидела на диване рядом с Михаилом Ивановичем Калининым. Седина в волосах у обоих сегодня заметнее стала, чем была вчера. Он ей тихо говорил:

— Что же делать? Должна была когда-нибудь свалиться гора на наши слабые плечи. То всё пригорки были…

Мария Ильинична молчала, глаза ее горели сухим огнем. Молчали и окружающие. Немного погодя Калинин продолжал:

— Дорогое свойство было у Владимира Ильича — не принимать в обиду возражений. Знаете, как-то раз по какому-то мелкому вопросу, касавшемуся одной из областей РСФСР, я проголосовал против предложения Ленина, а оно было принято. И что вы скажете? Встречает меня через месяц Владимир Ильич и говорит мне: «А вы, Михаил Иванович, правы оказались! Пришлось нам в Совнаркоме это дело перерешать». Какая для меня это была награда! Прямо именинником почувствовал себя!.. Но обычно-то он прав оказывался. Тогда думаешь: «Вот какой я дурак был! Такой простой вещи не понимал». А он — как ни в чем не бывало, даже тебе и не напомнит твоей ошибки. Разумей, дескать, сам!.. Вот это была коллективная работа! Вот это был вождь! Наставник… Учитель…

Голос Михаила Ивановича пресекся. Мария Ильинична молчала, крепко сжав губы.

Осенью к Ленину в последний раз приезжали в Горки рабочие, делегация с Глуховской мануфактуры. Мария Ильинична позвала Владимира Ильича, и он вышел к ним в приемную. От радости они расплакались.

— Я смотрю, — рассказывал Тихана, придя к Пересветовым, — он выходит к ним веселый, а кепку с головы одной рукой снимает и в другую перекладывает. Э, думаю, одна-то не ворочается у него в плече! Оттого ли, что я заметил это, аль еще отчего, и я реванул. Очнулся — вижу, Мария Ильинична ко мне подходит. Заслонила меня, легонько в дверь выталкивает и шепчет: «Вы-то чего?.. Спрячьтесь сейчас же! Он увидит, расстроится…» Я — за дверь. Стою утираюсь. Один из делегатов старик был, слышу, все твердит: «Я кузнец! Я кузнец! Мы скуем все, что ты нам сказал!» Не удержался я, заглянул в дверь. Они с Владимиром Ильичей стоят обнявшись, прощаются. Ленин-то здоровой рученькой треплет его по спине. Еле их розняли.

— Слушай-ка, — сказал Тихане Костя, — жаль, что тебя мои товарищи не слышат. Дай я их позову, а? Доскажи заодно и про ту поездку на охоту, — помнишь, ты мне писал? Я им читал твои тогдашние письма.

— Зови, — согласился Тихана.

6

У Пересветовых быстро собрались Кертуев, Шандалов, Флёнушкин, Афонин и все другие, кто слушал письма Тиханы. Нагорнов стал им рассказывать, как продолжалась его поездка с Лениным.

— Так вот, стало быть, — начал он, — едем мы с  и м  в вагоне. А разговоры у нас не охотницкие, то о мешочниках, то о продналоге, будто и не на медведя собрались.

— Постой, — перебил Костя, — так это вы на медведя ездили?

Оля заметила:

— И вправду, в Еланске слух ходил, будто Ленин в Бельский уезд на медвежью охоту приезжал.

Тихана лишь покосился на них и помолчал с минутку.

— Между прочим, покалякали мы… Ложимся по одному на полках, завертываемся в тулупы, потому как в вагоне не больно тёпло, соснули часик, много два. Я-то, правда, заснуть не смог, да и негоже было бы, мало ли что!..

Зимой ночь долгая, приезжаем на нужную нам станцию до свету. Там за нами трое дровней и с ними возчики. Между прочим, нас уже не четверо, а шестеро стало: еще двое из кремлевской охраны в соседнем купе ехали, а я и не знал даже. Как увидел их Владимир Ильич — разгневался, велел им остаться на станции. «У меня, говорит, охрана без вас, товарищи, надежная».

Садимся в двое саней. Морозище!.. Прокатили одним духом верст двенадцать и были в лесной сторожке, когда уже обутрело и небо зазеленело.

Отогреваемся у русской печки. Хозяйка-лесничиха потчует нас за столом, картошки натерла и оладьев нажарила. А еще у нее на сковороде шипит жирное мясо.

«Отведайте, говорит, медвежатники, свежая! Только не обессудьте, сольцы у нас в избе давно уж ни щепотки».

«Соли, — говорит Владимир Ильич, — мы с собой захватили, Василиса Тимофеевна. Посолим и еще вам оставим, а медвежатинки отведаем с удовольствием!»

Закусили. Его просят прилечь, отдохнуть, тулуп на лежанку постелили. А он отмахивается: «Спасибо, я не устал».

И спрашивает — много ли тут водится медведей? Большой ли от них вред крестьянскому хозяйству?

Егерь объясняет: медведей порядочно развелось, стреляют их мало, однако вреда от них прежде больше было. Выйдут, бывало, на овсы у опушки и валяются, что ли, по ним или на гузне ездиют, я-то не понял толком, — одним словом, как утюгом хлеб примнут, пока едят его. А нынче, говорит егерь, по опушкам у леса бабы хлеб не сеют, да и в других местах запустела пашня.

«Почему вы сказали «бабы»?» — это интересуется наш охотник.

«У нас бабы сами пашут и сеют, — говорит лесник. — На мужиков было умаление, только теперь с войны возвращаться стали, кого не убило».

Опять сворачивается на другое разговор. Тогда мой начальник мне мигает и шепчет, чтобы я лесника из избы увел. Пусть наш охотник соснет немножко… ведь на медведя идет! Я отзываю лесника из избы наружу, а когда мы через полчаса приходим, Владимир Ильич и вправду на лежанке спит.

Но скоро он начинает ворочаться и поднимается с лежанки и начинает нас торопить в лес. Давно, говорит, мечтал о