Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева

— Хафизат! — крикнул он. — Почему мы работаем молча? Запоем что-нибудь, дочка.

Женщины удивленно посмотрели на старика.

— Что странного в моих словах?! Забыли, как до войны пели! Как мы тогда веселились! Спой, Хафизат, разбуди, как бывало, заснувшее в горах эхо. Ты не забыла песню, что пела на концерте?

— Чего ты ждешь, когда сам Омардада просит тебя, — заговорили женщины.

Хафизат покраснела. Над полем зазвучал ее ясный, звонкий голос. Казалось, что все вокруг замерло, слушало песню: козы у наших ног, и птицы над головой, и клокочущий родник под горою.

О нет, не жалела я, не понимала

Кукушку, что криком кричала в лесу.

Теперь я добрей и понятливей стала —

Сама безответно я друга зову.

Я хочу, чтобы песня к тебе понеслась,

Чтоб пронзила тебя, чтоб сразила тебя.

Я, лишенная силы, слезами зальюсь,

Чтоб река этих слез закрутила тебя.

Я будто впервые слышала эту песню. Казалось, что и опустошенная войною земля, с восхищением раскрыв глаза-цветы, ловит каждый звук сильного девичьего голоса. Тяжелые, налившиеся спелостью колосья, склонившись к земле, просили: «Спой еще, спой!»

— Спасибо, Хафизат, от твоей песни стало просторно и тихо на душе, — сказал Омардада. — Собирается дождь. Муравьи зашевелились, и вороны каркают — эта музыка к дождю!

— Ой, змея! Змея! — вдруг раздался вопль Хандулай.

— Ну что же, змею следует убить, а не кричать без толку! — спокойно отозвался Омардада.

По скошенной траве, где только что сидела Хандулай, ползла змея — небольшая, тоненькая, черная. Пари бросилась на нее с поднятым серпом.

— Не надо, дочка, это уж. Он даже полезный — его надо приложить к лицу, если оно опухает. — Омардада взял ужа в руки…

— Ой, и зачем ты только молишься! — крикнула Хандулай. — Не веришь ты в аллаха…

— О моих молитвах пусть думает тот, кому я молюсь. Ну, хватит бездельничать! Мой желудок требует пищи.

Унайзат развязала свой сверток с едой. Сразу, заглушая все ароматы, в воздухе запахло жареным мясом и чесноком.

— Пора! Можно и поесть! — женщины достали еду, усаживались на землю, образовав живописный, яркий круг. Моя мать и Шумайсат очутились рядом. Они мирно беседовали между собой.

— Хафизат, спой еще что-нибудь! — попросила Унайзат.

Девушка вопросительно посмотрела на Шумайсат, все еще носившую траур.

— Правда, спой! Почему ты не поешь? — я впервые увидела, как Шумайсат улыбнулась.

И снова над полем понеслась грустная песня, ветер подхватывал ее и дарил травам, цветам и колосьям.

III

— Бессмысленно ты поднялась на скалы,

Узка, опасна, для машин мала! —

Шоссейная дорога упрекала

Тропинку, что поблизости легла.

— Да, я мала, и путь мой очень труден, —

Ответила тропинка на укор, —

Но без меня здесь не прошли бы люди,

Чтоб проложить дорогу среди гор.

* * *

Когда твоя ровна дорога,

Не страшно, что длинна дорога.

(Пословица)

Рано утром, когда мама еще спала, я вышла из дому. Устроившись на лужайке под большой скалой, я прижала листочки тетради камнем, взяла в руки книгу. Уже второй раз я читала учебник химии. Химия была моим слабым местом. Даже во сне я выкрикивала формулы. Все называли меня H2O.

Формулами были исчерчены все камни у нас во дворе. Я орудовала и углем и мелом. Учила я всегда с утра, на свежую голову.

В полдень ко мне пришел Мажид.

— Ну что, H2O, примемся за русский язык? — Он протянул два яблока.

— Спасибо, мне только что принесла завтрак Асият, — сказала я. — Одно яблоко мне, другое — тебе.

— Раз ты настаиваешь, пойду и на это.

Мы молча грызли яблоки. Все-таки я не могла держаться с ним свободно, да и в нем чувствовала какую-то скованность.

Каждый день мы с Мажидом занимались русским языком, я писала диктанты, изложения, сочинения.

…Когда я в сумерках вернулась домой, Нажабат разжигала огонь в очаге. У нас была Хандулай.

— Наконец-то идет, — сказала Хандулай маме, увидев меня.

— Все девушки как девушки! Одни увлекаются рукоделием, другие вышивают, третьи вяжут, а эта все время пропадает в поле. Не ест, не пьет. Посмотри, Хандулай, на кого Патимат стала похожа — худая, черная. — Мама притворялась недовольной, но я видела, как сияют любовью и гордостью ее глаза.

— Да разве это плохо, Парихан? Патимат у вас в Омардаду! Мы слышали, что вы посылаете ее учиться. Я не поверила! До каких пор Мажид будет еще ждать?

— Ой, Хандулай, рано еще Патимат замуж! Она ведь совсем девочка. Какая из нее хозяйка! Да и учиться надо.

— Ну, пусть учится, — согласилась Хандулай. — Когда мы были молодые, об ученье и думать никто не смел. Вот мы с тобой, Парихан, еле-еле расписаться умеем…

— Что было, то прошло. Слава аллаху, наши дети живут в другое время. Счастье у нас теперь в том, чтобы увидеть их счастливыми.

— Вот это самое главное! Ну, пойду. На окне я положила мешочек бобовой муки, если есть, поменяй мне на пшеничную.

— Что ты, Хандулай! Какой еще обмен между своими! У нас пшеничная есть, я сейчас тебе дам. — Мама отсыпала Хандулай муки. — А свою забери, она тебе пригодится…

— Спасибо, Парихан, но мне как-то неловко.

— Дай аллах тебе здоровья, Хандулай! Даже война не сделала нас мелочными!

Женщина ушла, а я снова стала повторять формулы.

Ни о чем, кроме учебников и института, я не могла последнее время думать. Дома почти не бывала. В горах и в поле меня не отвлекали от занятий, и я могла читать вслух, никому не мешая.

Чтобы передохнуть, я ложилась на траву и зарывалась в нее лицом. Утром, когда я шла по не успевшей еще просохнуть траве, мне казалось, что каждая росинка вливает в меня любовь к родной земле. Я на мгновение закрывала глаза, прислушивалась — слышны были какие-то шорохи, окликал таинственный голос. И снова я думала: «Нет ничего лучше моего края». Что на свете красивее зрелых колосьев, наполненных золотыми зернами? Что добрее земли, которая дала жизнь этим колосьям? Невидимые, волшебные нити навсегда связали меня с землей.

Я оторвалась от книги и сбежала вниз по тропинке, чтобы полюбоваться, как Омардада собирает скошенное сено.

— Патимат, видишь эту делянку? — спросил он, прищурив глаз.

— Конечно вижу, Омардада!

— До революции она принадлежала моему отцу. Я был юношей, когда наш сосед нагнал сюда своих овец. Яблоку негде было