Империя света - Ким Ёнха

думала, что он может сам что-то написать. В то время она только начинала пробовать себя на писательском поприще и как раз работала над своим первым романом под названием «Выдра». Это была история человека, который всеми силами боролся за свой дом. Ей казалось странным, что в этой стране, где миллионы мужчин всю жизнь работают лишь для того, чтобы заработать на собственное жилье, не было ни одного толкового романа о том, как кто-то покупает дом и защищает его.

— У Сэма Пекинпа есть фильм о чем-то похожем. Как же он называется… — вспоминал Киен, когда Сочжи поделилась с ним идеей своего романа. — Хм, «Соломенные псы»? Да, кажется, что-то в этом роде. Дастин Хоффман играет математика, который устал от городского шума и решил переехать с женой в деревню, где та родилась и выросла. Местные мужчины, которых его жена знала еще раньше, строят у них гараж, но потом постепенно начинают вторгаться в их дом.

— Не знала, что есть такой фильм.

— Дастин Хоффман соглашается пойти с ними на охоту, но потом вдруг понимает, что они бросили его на болоте одного. А пока он там стоял, те мужчины насиловали его жену. В конце концов робкий и трусливый Дастин Хоффман берет в руки ружье и начинает защищать от них свой дом.

— Надо как-нибудь посмотреть.

— Не знаю, может, это совсем не то, о чем ты собираешься писать. Мне кажется, этот фильм не столько про борьбу за свой дом, сколько про инстинкт жестокости у мужчин.

— Так это же одно и то же. Инстинкт жестокости, говоришь? А ты подумай, когда он у них просыпается? Когда речь идет о защите своего дома, сюда же входит и защита своей женщины и детей.

Киен согласился с ней в этом, и Сочжи продолжила свое рассуждение:

— Не понимаю, почему у нас никто об этом не пишет. Почему нет историй о том, как мужчина отчаянно защищает свой дом. Вокруг столько людей, у которых отняли дом и семью. Особенно сегодня, в эпоху повсеместных кредитов, эти бедолаги вынуждены беспомощно наблюдать за тем, как их дом, ради которого они всю жизнь из кожи вон лезли, достается чужим — и все из-за какого-то несчастного долга. Почему никто не берет в руки оружие? Где голодовки и самосожжения? Когда мы были студентами, люди устраивали протесты и демонстрации из-за какого-нибудь незнакомца, которого где-то там замучили пытками. А сейчас все они обзавелись семьями и стали ядром нынешнего общества. Так почему они позволяют всяким ростовщикам и банкам отбирать их дома и ничего с этим не делают?

— Ты у меня спрашиваешь?

— А с кем я еще могу в этом баре разговаривать?

— Я не знаю.

Сочжи сделала глоток пива и, помолчав, добавила:

— Как посмотришь американские вестерны, так там все только про это. Если кто-то покушается на их дом и землю, они сражаются насмерть, а если и это не помогает, то идут и мстят врагу. А почему у нас нет культуры мести? В нашей литературе люди столько терпят и страдают, но почему никто никогда не мстит? Вот ты видел хоть один корейский роман, где главной темой была бы месть?

— Нет, по-моему. Кажется, у нас больше пишут о прощении.

— Вот видишь. Просто мы не задумываемся о добре и зле так глубоко, как на Западе. А если не рассуждать о том, что правильно и неправильно, то и мстить незачем. У нас просто скажут что-нибудь типа: «Ну что ж, их тоже по-своему жалко», — и все, на этом конец.

— Ну да.

— Но как бы плохо мы ни разбирались в добре и зле, любой человек придет в ярость, если кто-то отнимет его дом.

— Ты хочешь заставить своих читателей почувствовать злость?

— Нет, — ответила Сочжи. — Но мне хочется затронуть ту ярость, которая кроется в душе каждого человека, показать им, что она есть. Разве не так? Ведь говорят же, что по-настоящему выдающийся роман, как только появляется, заставляет людей понять, что до этого действительно ничего подобного не было.

Между ними наступило неловкое молчание. Подумав, Киен сказал:

— Ты станешь выдающимся писателем.

— Лучше не говори того, во что сам не веришь. — отмахнулась Сочжи.

Увидев ее смущение, Киен тоже неловко рассмеялся и ответил:

— Вообще-то в это действительно сложно поверить.

Сочжи снова потрогала борсетку и спросила:

— А о чем твой роман?

— Да так, ничего особенного.

— Ну расскажи. — настаивала она.

Поколебавшись, Киен рассеянно выдавил из себя невпопад:

— Ну, там кое-то про восьмидесятые, про студенческие годы…

— Нет, не пиши об этом сейчас, — перебила его Сочжи. — Лучше потом. Сейчас это слишком банально.

— Ты думаешь?

— Конечно. Об этом уже все кому не лень написали.

— И то правда.

Если бы Сочжи знала, о чем он на самом деле писал, она не стала бы так уверенно бросаться советами. Долгие годы Киен неустанно вел дневник о границе между жизнью и смертью. Он лишь никогда не переносил его на бумагу. С тех пор как он прибыл в Сеул в 1984 году, через его руки прошли сотни агентов, рассеявшихся по всем уголкам Южной Кореи. Он был для них проходным пунктом в этот мир, встречал их и подбирал каждому подходящие имя и профессию — такое было под силу только человеку, который долгие годы провел на Юге и сумел не потеряться в этом бескрайнем море незнакомых слов. В распоряжении «35-й комнаты» имелись лишь книги, журналы и сведения из вторых рук, которых было далеко не достаточно. В историях, придуманных на Севере, всегда было что-то неестественное, не соотвептвухмцве действительности. С годами языж этих историй стремительно устаревал. Здесь постоянно появлялись новые слова, а старые исчезали или приобретали другой смысл. Для разведчика было мало языка, который можно было изучить по книгам и телесериалам. Задачей Киена было помочь им освоить современный лексикон и придумать для них правдоподобные биографии, которые ни у кого не будут вызывать подозрений. Ли Санхек посчитал, что он хорошо подходит на эту роль, и Киену такая работа тоже пришлась по душе. Ему не надо было приставлять к чьей-то груди пистолет или сидеть в мокром водолазном костюме внутри тесной мини-подлодки, куда едва поступает кислород, питаясь сухой лапшой быстрого приготовления и мучаясь от морской болезни. Вместо этого он читал корейскую литературу и записывал на видеомагнитофон каждый выпуск документальной передачи «Эра человечества», где рассказывалось о повседневной жизни обычных людей. Он читал с экрана субтитры и заучивал целиком предложения. Ему надо было знать, как живут представители разных слоев южнокорейского общества.