Дом разделенный - Перл С. Бак

неизвестного источника и поначалу была очень тихой, но постепенно становилась все громче и мощнее, и вот уже сотрясала сами стены и воздух храма. Юань завертел головой в поисках источника музыки и увидел рядом старого учителя со склоненной головой, закрытыми глазами и радостной, восторженной улыбкой на устах. Юань огляделся и увидел много других людей, склонивших голову в похожем благоговейном молчании, и стал гадать, как следует поступить в таких обстоятельствах ему самому. Однако, взглянув на Мэри, он увидел ее в той же позе, что и за рулем автомобиля: она сидела с прямой спиной, гордо подняв подбородок, и смотрела куда-то вдаль. Глядя на нее, Юань решил, что и ему можно не склонять головы перед неизвестными богами.

Потом он вспомнил слова старого учителя о том, что его народ черпал силу в религии, и стал наблюдать за окружающими, пытаясь понять, в чем же заключается эта сила. Но увидеть ее было не так-то просто. Ибо когда громкая торжественная музыка вновь заиграла тихо, а потом и вовсе спряталась обратно в свое пристанище, на помост вышел священник в длинных одеждах и стал произносить некую речь, а остальные почтительно слушали. Юань приметил, что некоторые прихожане больше внимания уделяют одежде соседей, их лицам и прочим мелочам вокруг, но старый учитель с женой слушали священника очень внимательно, а Мэри, чей взгляд по-прежнему был устремлен вдаль, все это время ничуть не менялась в лице, и Юань не мог понять, слушает она или нет. Вновь и вновь начинала звучать музыка, и раздавались молитвы, которых Юань не понимал, и священник в длинных одеждах читал прихожанам проповедь, заглядывая то и дело в раскрытую перед ним большую книгу.

Все это Юань слушал, и слова священнослужителя с добрым лицом казались ему добрыми и безобидными. Тот призывал своих соотечественников к доброте, воздержанию и послушанию – словом, говорил все то, что говорят священники по всему миру.

Закончив, он велел собравшимся склонить головы, а сам в это время вознес молитву богу. И вновь Юань осмотрелся, гадая, что ему делать, и вновь увидел, что пожилой учитель с женой благоговейно склонились в молитве, а молодая женщина рядом с ним сидит, гордо вскинув голову, и потому он тоже не склонился. Он смотрел во все глаза и ждал, что священник вот-вот покажет прихожанам какой-нибудь образ, поскольку люди, склонившие головы, готовы были поклоняться богу. Но священник ничего не показывал, никаких богов Юань не увидел, и через некоторое время, когда священник закончил речь, люди зашевелились, встали и разошлись по домам, и Юань тоже вернулся к себе домой, ничего не поняв из увиденного и услышанного. Яснее всего у него перед глазами стоял образ гордой девушки, отказавшейся склонить голову перед богом.

Однако благодаря тому дню жизнь Юаня приняла новый оборот. Как-то раз он вернулся домой с поля, на котором сеял озимую пшеницу в ряды различной глубины, чтобы потом сравнить результаты, и увидел на столе письмо. Письма были большой редкостью в жизни Юаня на этой чужой земле. Раз в три месяца он находил на столе письмо от отца. Начертанные на бумаге иероглифы всякий раз складывались в одно и то же послание: Тигр поживает хорошо, но до весны будет отдыхать, а уж потом отправится в очередной военный поход. Юаню следует прилежно учиться всему, что он желает узнать, а потом без промедлений возвращаться домой, как только выйдет срок его обучения, поскольку он – его единственный сын и наследник. Еще Юаню иногда приходили письма от госпожи, матери Ай Лан, – спокойные и добрые письма о ее делах и заботах, о том, что Ай Лан пора выходить замуж, и та уже трижды была обещана, причем всякий раз выбирала жениха сама, но потом своевольно разрывала помолвку. Своеволие Ай Лан вызывало у Юаня легкую улыбку; после таких рассказов госпожа всегда добавляла, как бы себе в утешение: «Зато на Мэй Лин можно положиться. Я взяла ее к нам в дом, и она учится всему так охотно, и делает все так хорошо, и наполнена таким естественным чувством правильности, что порой я вижу родную дочь в ней, а не в Ай Лан».

Вот таких писем Юань мог ждать, да еще раз или два ему приходили послания от Ай Лан – на родном языке вперемешку с иностранным, полные своевольных намеков, игривых угроз, требований привезти ей ту или иную западную безделушку, а желательно и западную невестку. Шэн писал очень редко, и рассчитывать на его письма не приходилось. Юань с грустью сознавал, что его жизнь была наполнена всем, чем должна быть наполнена жизнь молодого человека с красивым телом и умением красиво говорить, которого иностранное происхождение делало лишь еще более привлекательным в глазах тех горожан, что неустанно и всюду искали новых и необычных впечатлений.

Однако это письмо было другим. Белый прямоугольный конверт лежал на столе, и на нем было отчетливо выведено черным имя Юаня. Юань открыл письмо, оно оказалось от Мэри Уилсон. Вот оно, ее имя, крупными и ровными буквами внизу, написанное энергичной и умелой рукой – совсем не похоже на хозяйкины каракули, которыми та ежемесячно подписывала счета. В письме Мэри просила Юаня прийти к ней домой по особому поводу в любой удобный час, поскольку той, что пишет эти строки, нет покоя со дня, когда они вместе ходили в церковь, и она должна сказать Юаню нечто, оставшееся невысказанным тогда, и освободиться наконец от этого бремени.

Юань в великом замешательстве надел свой лучший темный костюм, смыл с тела следы земли и в тот же вечер, сразу после ужина отправился к Уилсонам. Когда он уходил, хозяйка крикнула ему вслед, что днем оставила у него на столе письмо от одной леди: уж не к ней ли он намылился? Вся компания дружно загоготала, и громче всех смеялась юная хозяйкина дочь. Юань промолчал. Его разозлило, что грубый смех связан с именем Мэри Уилсон – она слишком благородна, чтобы такие люди его поминали. В сердце Юаня вспыхнул гнев на этих людей, и он дал себе зарок, что никто впредь даже не услышит от него ее имени. Ему было горько, что, идя к ней, он вынужден вспоминать чужие гадкие взгляды и смех.

Однако воспоминание отказывалось его покидать. Оно смущало его, и оттого, когда Мэри открыла ему дверь, Юань был холоден, застенчив и не стал пожимать тепло протянутую ему руку, сделав вид, что не заметил ее, так противен ему был грубый смех тех людей. Холодность Юаня не ускользнула