Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

— Доброе утро, Кристофер. Как ты узнал, что я вернулся? — Я отпустил его на несколько недель, думая, что задержусь в Нью-Йорке надолго.

— Я прочитал в газетах, что мистер Петер заболел, — Кристофер серьезно посмотрел на меня, — и догадался, что вы приедете.

Я промолчал. Негр поставил поднос с завтраком на кровать. Неужели все, кроме меня, знали, как я отреагирую на сообщение о болезни Кесслера? Кристофер отлично знал о нашей ссоре и тем не менее не сомневался в моем возвращении. Они все оказались правы, потому что я прилетел. А что мне оставалось делать?..

В углу подноса лежали аккуратно сложенные газеты. Медленно отхлебывая апельсиновый сок, я открыл одну. В «Репортере» в глаза бросился простой заголовок:

«ФАРБЕР В «МАГНУМЕ» С МИЛЛИОННЫМ ЗАЙМОМ!»

«В» стояло по существу, но если мне удастся, он останется «в» недолго. Если бы Ронсен не зашел ко мне именно в тот момент, он бы никогда не уговорил меня. Я с интересом прочитал статью.

«Сегодня живо обсуждается сообщение о том, что Стэнли Фарбер предоставляет «Магнуму» заём в миллион долларов. Ни для кого не секрет, что мистер Фарбер пытался купить акции «Магнума», когда Петер Кесслер продал свой пакет акций Лоуренсу Ронсену. Известно также, что Ронсен еще тогда был готов продать Фарберу акции, но встретил сопротивление со стороны нынешнего президента Джонни Эджа. Эдж и Фарбер находятся в плохих отношениях уже пятнадцать лет с тех пор, как Эдж заставил Фарбера покинуть «Магнум Пикчерс». Тогда у них разгорелся спор о кинотеатрах, которыми руководил Стэнли Фарбер.

Два месяца назад в «Магнум» взяли племянника Фарбера Дейва Рота. Это произошло еще до избрания Эджа президентом компании. Первые признаки разногласий между Ронсеном и Эджем появились в начале этой недели, когда Джонни Эдж, не обращая внимания на просьбу Лоуренса Ронсена, вылетел в Голливуд навестить заболевшего мистера Петера Кесслера.

Ходят неподтвержденные слухи, Что под залог займа Фарбер получит большой пакет акций «Магнума» и что его и Рота введут в совет директоров. Еще говорят, что Рот будет снимать главные картины «Магнум Пикчерс».

Имеются основания предполагать, что директор студии Боб Гордон неудовлетворительно справляется со своими обязанностями. После его увольнения у мистера Эджа в Голливуде не останется союзников, что может, в свою очередь, и его заставить уйти в отставку.

Кроме займа, Стэнли Фарбер также подписал с «Магнумом» соглашение, по которому все кинотеатры фарберовской «Уэстко» должны показывать картины „Магнум Пикчерс“».

Я закрыл газету и допил апельсиновый сок. Слухи входили в меню голливудских завтраков наравне с кофе. Ни один завтрак не считался полным без них. На сегодня я уже узнал достаточно сплетен.

Кристофер налил кофе и снял крышечку с яиц и бекона. С тарелки поднимался ароматный запах свежего бекона. Внезапно я почувствовал голод и улыбнулся.

— Я рад, что ты вернулся, Кристофер.

— Я тоже рад, мистер Джонни, — улыбнулся он. — Я беспокоюсь, когда вы остаетесь в доме одни.

В ожидании Кристофера, который пошел за машиной, я закурил. Наступил яркий свежий день, и мое настроение заметно улучшилось. Уныние, опустившееся на меня, как облако, при известии о болезни Петера, начало рассеиваться. Это трудно объяснить, но я всегда чувствовал себя лучше, когда знал противников, Фарбера и Ронсена.

До сегодняшнего дня я сражался только за сохранение компании. Я никогда не считал стычки и с Ронсеном настоящей проблемой. Он являлся чужаком в кинобизнесе, неизбежным злом, которое следует терпеть до тех пор, пока это возможно. А когда необходимость в нем отпадет, от него следует просто избавиться. Но сейчас после вмешательства Фарбера у меня возник личный интерес к происходящему. Сражение уже шло не просто за сохранение «Магнума», а за то, кто именно будет его спасать. Если Стэнли Фарбер заинтересовался нами, значит, по-прежнему, считал «Магнум» прибыльным предприятием. Необходимо узнать его цели и вовремя нанести удар. В подобного рода делах конкуренция будила в человеке лучшие качества. Если же не хватает смелости драться, можно спокойно уходить.

Подъехала машина. Когда я сел в нее, Кристофер повернулся ко мне.

— В студию, мистер Джонни?

— Нет, сначала домой к мистеру Кесслеру.

Машина тронулась с места, и я откинулся на спинку сиденья. Сейчас не стоит спешить на студию. Пусть лучше Фарбер и Ронсен скоординируют свои планы и объявят их прежде, чем я начну действовать. Когда я буду знать эти планы, легче будет их расстроить. Я улыбнулся. Интересно, чему это ты так радуешься, подумал я? Ответить оказалось трудно, но настроение оставалось отличным.

Сестра вышла в коридор и тихо закрыла за собой дверь. Она говорила негромко, чтобы больной не мог ее услышать.

— Можете войти, мистер Эдж, но только ненадолго. Он очень слаб.

Я взглянул на Дорис, которая направилась к двери вместе со мной, но сестра взяла ее за руку.

— Нет, по одному, пожалуйста.

Дорис улыбнулась и сделала шаг назад.

— Иди, Джонни. Я уже заходила к нему утром и знаю, что он хочет видеть тебя.

Я вошел в комнату и тихо закрыл за собой дверь. Петер лежал в постели, голову подпирали две подушки. Кесслер лежал неподвижно, и сначала я подумал, что он спит. На худом и белом, как мел, лице глубоко запали глаза. Затем он медленно повернул голову, открыл глаза и улыбнулся.

— Джонни, — тихо произнес он.

Я подошел к кровати. Его глаза, яркие и живые, несмотря на болезнь, радостно смотрели на меня. Петер сделал легкое движение рукой.

— Джонни. — В его голосе сейчас ясно слышалась радость. Он говорил уже чуть громче.

Я взял его за руку и сел на стул, стоящий у кровати. Он пошевелил пальцами, и только сейчас я заметил, какая худая у него рука. Я до сих пор не мог вымолвить ни слова.

— Джонни, я вел себя, как последний дурак. — Он смотрел мне прямо в глаза.

— Не больше, чем я, Петер. — Мой голос странно звучал в тихой комнате. Меня переполняли чувства любви к этому старику.

— Всю жизнь мы, похоже, совершали ошибки, которые потом всю жизнь старались исправить, — слабо улыбнулся он.

Я сидел молча и держал его руки. Глаза Петера медленно закрылись, и мне показалось, что он уснул. Я сидел, не шевелясь, боясь разбудить его. Рука Кесслера продолжала лежать в моей. На его ладони пульсировала тоненькая голубая вена, и я, как зачарованный, смотрел на нее. Она то медленно набухала, то так же медленно