Робкие создания - Клэр Чемберс

– Как ты себя чувствовал, когда снова его увидел?

– Так я и знал, – прошептал Уильям с ноткой разочарования в голосе.

– Что знал?

– Если я заговорю, вы начнете задавать все больше вопросов.

– То есть тебе неприятны не разговоры как таковые, а именно вопросы?

– Это тоже вопрос.

Стоявшая у раковины Хелен не смогла сдержать улыбку. А Уильям не дурак – она с интересом наблюдала за тем, у кого из них хватит силы воли для победы в этом своеобразном поединке.

– Хорошо. Я больше не буду задавать вопросов. Сделаем наоборот – теперь ты спрашивай меня. Давай, о чем хочешь.

Гил тоже был не промах и, похоже, заранее предвидел подобное развитие событий. Он развалился в кресле, практически лег, как бы подчеркивая свое смирение. Но тут, видимо, перегнул: осторожно ища положение поудобнее, он вдруг скривился. Хелен поняла: прихватило спину.

– Я сумасшедший? – спросил Уильям.

Он продолжал склоняться над рисунком, ни разу не посмотрев Гилу в глаза.

– Нет, я так не считаю.

– Но некоторые люди здесь точно сумасшедшие.

– Безусловно, тут есть нездоровые люди, – ответил Гил, – но я не стал бы называть их “сумасшедшими”.

– Матильда точно чокнутая, – сказал Уильям.

Однажды кто-то забыл закрыть дверь в комнату для персонала и оставил у раковины поднос с чашками из-под кофе. Прежде чем туда ворвалась медсестра, Матильда успела устроить настоящий погром.

– Вот что я думаю, – начал Гил. – Люди воспринимают определенный спектр действий и реакций, считая их “нормальными”. Чуть шире, за пределами этих рамок, – эксцентричное, но безобидное поведение. Например, можно отрастить бороду до пояса. А еще дальше – опасное поведение, которое мешает человеку находиться в обществе, причиняя страдания себе и окружающим. Ну, скажем, битье посуды. Наша задача – облегчать страдания и помогать пациентам вернуться к нормальной жизни. Однако в разных обществах границы этих норм различаются. Так что, пока не достигнуто общечеловеческое понимание того, что считать “нормальным”, вряд ли возможно достичь согласия и в том, кого считать “ненормальным” или “сумасшедшим”.

Хелен слышала эту речь в разных вариациях уже не раз. И, как всегда, считала доводы Гила убедительными и верными – и все же ей казалось, что он не видит одной простой истины. “Общество” – с четкими правилами и навязчивой привычкой навешивать ярлыки – это не единая всемогущая сущность. Оно состоит из множества людей. Чудаков, страдальцев, врачей и пациентов. Все разные, они не могут соглашаться друг с другом во всем.

– Но ведь, – настаивал Уильям, – раздеться при всех и перебить всю посуду – это безумие.

– Когда не остается ни одной целой чашки, чтобы налить себе кофе, – согласен, полное безумие. Уильям хоть и не сразу, но понял шутку. Его обычно настороженное лицо просветлело, и он неожиданно для себя прыснул. Хелен подняла голову – первое проявление чувства юмора. Даже если больше не произойдет ничего неожиданного – это уже большой прогресс.

В комнате ненадолго стало тихо. Уильям продолжал рисовать, пока наконец не задал вопрос, не дожидаясь наводки:

– Я останусь здесь навсегда?

– Зависит от обстоятельств. Если будешь чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы вернуться домой и жить самостоятельно, – не вижу причин, по которым ты не смог бы покинуть это место. Тут же не тюрьма – ворота всегда открыты.

– А кто будет за мной присматривать?

– Перед тем как уходить, стоит об этом подумать.

– Мне здесь нравится, – поспешно добавил Уильям.

– Рад это слышать, – сказал Гил тоном администратора загородного пансионата.

Уильям замолчал на мгновение, сосредоточившись на заточке карандаша. Затем спросил:

– Когда я снова увижу Фрэнсиса?

Позабыв о роли натурщика, Гил обернулся к Хелен.

– Это зависит от самого Фрэнсиса. Ох, извини, – сказал он и мгновенно принял прежнюю позу, заметив недовольное бурчание художника.

– Не люблю рисовать людей, – вздохнул тот.

– Я могу связаться с семейством Кенли и попытаться устроить еще одну встречу, – осторожно предложила Хелен. Она подозревала, что Фрэнсис считает, что уже исполнил свой долг и будет искать отговорки. Именно ей придется подбирать слова так, чтобы его отказ не ранил Уильяма.

– Вот видишь. Мисс Хансфорд все устроит, – сказал Гил, проигнорировав ее предостерегающий взгляд. Она ведь ничего не обещала. – Ну что ж, задай еще какой-нибудь вопрос. Любой.

– Какой самый плохой поступок вы совершили в своей жизни?

Гил задумался.

– Женился на женщине, которую не любил, – наконец произнес он.

Хелен заметила, что все это время не дышала. Она не сомневалась, что он не станет обманывать Уильяма без острой необходимости. Возможно, весь запас лжи ушел на жену и любовницу.

Уильям никак не отреагировал.

– Я рассказал тебе свой секрет, – сказал Гил с прежней легкостью. – Теперь твоя очередь. Расскажи что-нибудь о себе. Что первое придет в голову.

Уильям все еще не отрывал взгляда от бумаги, нанося карандашом едва различимые штрихи. Он долго молчал и наконец сказал:

– Мои родители погибли в автокатастрофе. Это не моя вина. Я был совсем маленьким.

– А потом?

– Я больше не хочу говорить. Горло болит, – признался Уильям, издав сиплый звук, похожий на кашель. – Я закончил. Можно мне уйти? – Он почти дошел до двери, и тогда Гил поднялся, чтобы взглянуть на получившийся портрет. Этот рисунок сильно отличался от реалистичных изображений животных: легкие, плавные линии передавали лишь общий силуэт – расслабленная поза, взъерошенные волосы. Зато кресло, в котором тот сидел, было прорисовано вплоть до мельчайших деталей – крошечными, пунктирными точками.

– Красиво! Можно забрать себе? – крикнул Гил ему вслед. Уильям в ответ лишь кивнул и вышел.

Взглянув на рисунок, Хелен подумала, что Уильям, возможно, сам не зная об этом, смог запечатлеть одну характерную черту Гила – его непостоянство.

– Как думаешь, мне должно быть обидно? – спросил Гил. – Кажется, кресло показалось ему интереснее, чем я.

Хелен рассмеялась. Теперь, когда Уильям ушел, Гил мог попытаться перевести разговор на более личные темы. Предвидя это, она поспешила перехватить инициативу:

– По-моему, все прошло неплохо. Согласен?

– Вполне.

– Как думаешь, логопед может помочь с голосом?

– Чтобы он звучал “нормальнее”, – сказал Гил, одарив ее насмешливым взглядом.

– Да! – возмутилась Хелен. – А что в этом плохого?

– Думаю, с помощью упражнений можно опустить его голос на полтона-тон, но я не уверен, что он вообще считает это проблемой, требующей решения. Когда ты впервые об этом заговорила, мне показалось, что именно в этом причина его нежелания говорить. Но теперь ясно, что дело либо не только в этом, либо вообще в чем-то другом.

– Но это создает трудности с пониманием! Это