День города - Надежда Лидваль

вот в эту страну, где людям в череп булавки втыкают, она собралась ехать? Нет, я не согласна. Я против. Мне отвратительна сама идея. Нет, нет, нет, нет, нет, не вздумай! Катя, я тебя заклинаю. Ты не права. Катя, ты не права. Ты должна передумать. Это неестественно, так не должно быть. Ну скажите ей, что это неестественно. Что ж вы за люди такие? Куда вы ее отправляете? Катя, не уезжай, Катя, я тебя умоляю, Катя, я тебя прокляну, если поедешь. Ты меня поняла? Катя, девочка моя. Милая, ну останься, останься, я тебя прошу. Я тебе платье сошью, красивое, с воланчиками, Катя, пожалуйста. Катя!

– Светик, ну не плачь. Она сама решит. Не понравится – так прилетит обратно. Скоро мы достигнем такого процветания, что к нам не только возвращаться станут – от нас уехать будет нельзя.

– Хоть бы так, хоть бы так, Валечка.

– Все будет хорошо.

– Вот за это и выпьем. Давайте. Катя, Оля, Света. За вас, девчонки. Пусть все сложится.

– За тебя, Катюш. За то, чтобы ты сделала правильный выбор.

– За нас.

– Ой, я, по-моему, обожралась.

6

Наташа, босая, танцующая, с утра порхала по квартире и мечтательно разбирала ее по кусочкам. Это она возьмет, это она выкинет, это подругам подарит. Шифоньер – большой, бабушкин, скрипучий – вмещал много Наташиных вещей. Она уже мысленно разделила их на две кучки: на «надо» и на «господи, как оно тут оказалось». Сам шифоньер она, конечно же, оставит здесь, как и остальную мебель, которая почти вся досталась ей вместе с бабушкиной квартирой, вместе с бугристыми стенами, соседями-алкашами, свистящими рамами и солнцем сквозь листья старого тополя.

Дом был двухэтажный, не пойми какого цвета, то ли розовый, то ли желтый. Кто-то задумал его не простым, а с белыми пилястрами, белыми же наличниками и половинчатыми балясинами под окнами. Дом до сих пор ютился, затейливо-красивый, среди зелени, лавочек, мальвы и подозрительных гаражей. Время его поистерло, помучило, а поняв, что люди этому не противятся и дом отстаивать не собираются, и вовсе проело в фасаде плешь до голого кирпича и даже утопило один угол немного в землю, так что перекошенная дверь Наташиного подъезда изнутри открывалась теперь только хорошим пинком.

Квартиру Наташа давно хотела продать, поменять на какую-нибудь поприличней, поновее, поближе к людям. Хоть эта почти в центре и до работы рукой подать, ее образу она не подходила совершенно. Наташа выйдет, бывало, на каблуках, вся такая яркая и фотогеничная, а вокруг – одни старухи, вросшие в полынь, и помойка еще эта с собаками, и трубы в лохмотьях ваты изгибаются над головой странными письменами, еще и бомж местный пристанет. Обязательно пристанет. Тот, который Стас. Говорит, что жил тут когда-то, пока обманом не выселили. Только соседи божатся, что не помнят такого жильца, и гоняют его из подъезда в подъезд.

Наташа о переезде до недавнего времени только вздыхала, ведь за новую квартиру, даже если эту кто-то отважится купить, надо будет доплатить. Ипотеку ей не дадут, потому что официальный доход такой, что даже не смешно. А накопить денег Наташа все никак не могла. Не могла даже начать копить. Хоть и зарплата была, хоть и папа иногда в отцовском порыве отрывал от семейного бюджета и втайне от новой жены и детей дарил ей пару тысяч, а все равно откладывать не получалось. Да и толку эти копейки беречь? Пока соберешь, уйдешь под землю вместе с домом.

Но тут подвернулся Хавьер, и бесплотная Наташина мечта быстро окрепла, раздобрела и почуяла западный ветер. Пока Наташа кружила по квартире и заодно думала, как ей одеться – поудобнее или покрасивее, – позвонила Ксюшка. Спросила, как он, то есть жених, оказался в жизни, не было ли сюрпризов. А то на этих сайтах все красавцы писаные и приличные люди, а как посмотришь на него в действительности, как скажет два слова – так пожалеешь, что голову ради него мыла. Наташа ответила, что ей, похоже, попался нормальный, сойдет. А что насчет изъянов, видимых или скрытых? За такси заплатил? Пахнет нормально? Не извращенец? Наташа отвечала, что последнее ей доподлинно неизвестно, потому что они с ним только вчера увиделись. Вроде бы нет, но это так, чисто интуитивно. И добавила:

– Веду его сегодня на балет.

– Фигасе. А на какой?

– Про Куста.

– Фу.

– Чё «фу»? Я виновата, что у нас больше ничего не показывают?

– В школе каждый год на эту ботву водили. Задрали, блин. Смотреть как будто больше нечего.

– Кому ты рассказываешь? Я б лучше пожрать куда-нибудь сходила вместо этого балета. Но он говорит: хочу на русский балет. Ладно, думаю, фиг с тобой, сходим.

– Слушай, а вы бы слетали с ним в Москву или в Питер, отдохнули бы нормально. Там тоже балет показывают.

– Да не, рано еще куда-то вместе ехать. Только познакомились. Я ж не буду ему предлагать.

– А чё он, жлоб?

– Да фиг знает. За билеты заплатил вроде без всяких. По двести рублей. Вчера с ним поужинали, тоже заплатил.

– Молодец какой.

– Да чё молодец? Говорит такой: я типа знаю, что в вашей стране так принято. У вас женщины оскорбляются, если им предлагаешь платить пополам. Прикинь? То есть он не потому заплатил, что сам захотел или что для него это нормально, а потому, что ну раз у вас так принято, то нате.

– А какая разница?

– Как – какая? У себя в стране он, значит, так делать не будет.

– А ты уже намылилась уезжать?

– Я никуда не намылилась. Но если позовет, что мне терять?

– Слушай, а что с Костей?

– А что с ним будет?

– Ну вы с ним как, расстались уже бесповоротно? Юлька интересуется.

– Вот дрянь.

– Ну так что у вас?

– Слушай, я сама не поняла, если честно. Не, я ему сказала, что типа все, у меня другой, адье. Но чё-то мне кажется, он не поверил.

– А ты ему говорила, что ты с иностранцем замутила?

– Нет, зачем? Чтоб он мне весь мозг вынес?

– Блин, Наташ…

– Что?

– Я такая дура, Наташ.

– В смысле?

– Да я Славику вчера проболталась про твоего Хавьера и забыла ему сказать, чтоб он Косте не говорил.

– Ксюша!

– Да чё «Ксюша»? Знаю я, что дура. Прости, а?

– Блин.

7

На сцене – раскрытая книга высотой в полтора человеческих роста. Перед ней уже минут семь мечется главный герой: вертится, скачет, перелетает с одного