Кто в тереме живёт - Тамара Петровна Москалёва

И уж, конечно, никто сейчас думать-не думает, что не успеют оглянуться, как горошинами укатятся в недалёко года… и в том недалёке… «шалупонь деревенская» да Митька-красавец будут жить-поживать и внуками тётку Дусю радовать.

Да… была и такая простая история…

•

А вон за теми стёклами террасы жил Виталик – своим нежным лицом похожий на хорошенькую девочку. Жил он с инвалидом-отцом и скромной немногословной матерью.

Сюрприз

– Мам-пап… – ворвался в квартиру Виталька.

– Господи!.. Что случилось? – всполошилась мама. Из веранды выглянул отец.

– Вот… – Виталька отдышался, – вам сюрприз…

– Что такое?.. Какой сюрприз?..

– Маруся, заходи… да заходи, не стесняйся. – Виталька распахнул дверь. У порога топталась рыхлая тётенька с пушистой рыжей косой на высокой груди. Улыбка блуждала по конопатому лицу.

– Знакомьтесь, моя жена!

Одноногий отец, стоявший в дверях веранды, грузно осел на костыли. Первой пришла в себя мать.

– Виталик, сынок… что ж ты делаешь?.. – выдохнула она.

– Спасибо, сын. Хорош сюрприз… – качая головой, процедил отец, – хор-рош…

– Пап, мам… ну да чё вы, в сам деле… я люблю её да и…

– Мы ребёночка ждём, – просто сообщила гостья.

Свадьбу не играли, сами посидели, выпили-закусили.

Старики поселились на веранде, молодожёнам уступили комнату. Солидную невестку родители звали по имени-отчеству: Марией Николаевной. Виталькина учительница как-никак. Невестка оказалась сноровистой, заботы по дому взяла на себя.

– Ладно, мать, что делать, коли так оно вышло… Баба она вроде неплохая. Витальке, как вторая мать. Да и наследник скоро народится – наша кровиночка… – покуривая, успокаивал отец.

– Мальчишка же совсем, едва школу кончил… ему бы дальше учиться, не на заводе мантулить, а он – нате вам: бабку привёл, будто девок не было… – досадовала мать. – А-ай… теперь чего уж… – смиренно махала рукой.

Весной сноха разрешилась двойней славненьких мальчишек. Забыли старики болячки, крутились возле внучат.

Шло время, а внуки не могли ни сидеть, ни головёнки держать, ниточками висели руки-ноги. «Врождённый паралич», – объяснили врачи. Домашние чего только ни делали, на какие только курорты детей ни возили, к каким профессорам ни обращались – бесполезно.

– Витяш… устала я. Может, свезём ребят в дом инвалидов? – предложила как-то мужу Маруся. – Там врачи, уход… А что мы сможем дома-то? Массаж? Да толку от него!

– Ты что?! – испугался Виталий.

– Не дам на погибель! – почуяв недоброе, предупредила мать. – Не вздумайте с детями чего худого сотворить!

Старики не отходили от внуков ни на шаг. Мария же Николаевна стала задерживаться на работе, а потом вдобавок приняла вечерние классы. А однажды махнула в сердцах рукой: «Пр-ровалитесь вы все!» – и исчезла навсегда. Часами мотался у дома вконец позеленевший Виталька – авось, жена вернётся? Правда, парень недолго горевал, скоро женился и уехал.

Так и остались в памяти: Виталькина мать, толкающая по улице коляску с инвалидами-внуками, и безногий отец с костылями, нервно курящий у ворот на лавочке.

•

Прежние воспоминания ярко восставали в памяти Нади. Вот и Людка с Юркой…

Сопливая и хулиган

Рыжая Людка шла из магазина и мурлыкала песенку

– Сопли-ивая… певи-ица! – сверху из окна террасы кричал Юрка.

– А ты – хулиган! – привычно шмыгнув носом, отвечала Людка, – Ю-юрка-хулига-ан! А Юрка-хулига-а-ан! Ля-ля-ля-ля-ля! – пела Людка, размахивая кошёлкой с хлебом.

– Сопливые – счастливые, – говорила бабушка внуку, закрывая окно. – Нехорошо обзываться.

Прошумели годы. Навсегда куда-то уехала с родителями Людка.

Юрка подался в мореходку. Учёба, служба, снова учёба… и – отпуск в родные места!

В оперном давали «Травиату».

«Браво, бра-во!» – разноголосо гудел зал приезжим артистам.

– Биис! – перекрикивая зал, орал «Травиате» Юрка.

•

– Сопли-ивая… певи-ица…

«Травиата» вздрогнула, обернулась.

– Это тебе… – В дверях гримёрной стоял красавец-капитан и, смеясь, протягивал цветы.

А потом… потом увёз Юрка-капитан свою сопливую певицу в далёкие края!

Воровка

(Воспоминания Нади о себе)

«Что стоишь, качаясь, тонкая рябина»…

Старые мелодии… Они уносят в детство. Многое стёрлось, притупилось в памяти, но мысль скользит в прошлое и, мало-помалу, вытягивает одно за другим воспоминания.

В каком году это случилось, точно уж и не вспомню. Знаю только, что через две ли три недели после летних каникул.

•

Полдень. В разгаре урок на важную тему: «Воровство – преступление».

В душном классе шум, гам! За окнами жарит нещадно. И сами окна без занавесок раскалены – не прикоснуться! Жгучее солнце распласталось на полу и на партах, слепит глаза. Вот оно – «бабье лето» во всей своей красе! Эх, сбежать бы из этой бани на речку, вдохнуть бы молодецкой грудью чистого ветра и бултыхнуться с мосточка в холодную водицу! Искупнуться бы до синих соплей и гусиных мурашек, а потом шлёпнуться мокрыми трусами на горячий голыш и греться-греться, как на печке, зубами выбивая дрожь… Хорошо!

Но… не до купанья теперь – у нас серьёзный разговор.

Аврора Глебовна, заикнувшись на полуслове, в который раз обмакнула белую тряпицу в ведёрко с водой, что стояло на её учительском столе, вытерла варёное лицо и в который раз окутала этой тряпкой загривок. Бочком, словно боясь расплескать раскисший живот, обтянутый лёгкой, насквозь потной кофтой, протиснулась между партами к окну. Ухватилась за ручку и рванула: «У-уф-ф! парилка!» – рама с треском размахнулась. Ворвалась бойкая улица с трамвайным перезвоном и рыканьем машин. Заструился лёгкий сквознячок… из школьного сада понесло крепким запахом прелой травы и волглой земли.

Солнце выскользнуло из класса – духота растворялась…

Аврора Глебовна стояла, прислонясь спиной к стене и, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на улицу Она шумно и глубоко вздыхала и ещё долго приходила в себя. При этом маленькая голова её без шеи, крепко сидящая на буйных плечах, покачивалась, блёклые губы кривились в усмешке. Тонкие пряди волос выбились из-под рыжего «валика» на затылке и свисали мокрыми нитками.

Мы тревожно наблюдали и видели вконец измученную немолодую женщину, погружённую в свои мысли, которой в этот момент не нужны ни мы, ни школа, ни уроки. А есть лишь одно большое желание: скорей бы уж день пролетел! Над головой Авроры Глебовны серебрилась паутина. А за стеклом, в глубине сада, будто раскинув к Владыке-светилу ветвистые руки, не шелохнув листочком, замерли сонные деревья. Ни комара, ни мушки! И только две оранжевые бабочки купались в янтарном мареве: то вверх, то вниз метались и зависали в своём прощальном танце.

Но вот преподавательница взглянула на часы, повернула