Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

– Здесь можно приобрести очень хорошие кожаные вещи, – сказал Невский, – турки превосходно выделывают кожу, у них появилась кожа-шелк, такая же мягкая и нежная, как настоящий шелк. Это очень модный материал в Европе. Пока его там мало. Турки шьют куртки, пальто, плащи. По европейским моделям, поскольку собственные модельеры у них слабоваты – не тянут, как говорится. Кожа-шелк, кстати, очень практичная, ее можно стирать обычным порошком. И не руками, а в машине. Есть изделия из антилопьей замши. Тоже очень мягкий и качественный материал. Только надо выбрать хорошую модель, не промахнуться. – Невский, пока говорил, с жадностью поглядывал на Ирину, крутил в руке бокал.

– Я тоже слышала, что кожевенники здесь – на пять баллов, а конструктора, швейники – всего на три с половиной. Вилка!

– Таков народный обычай. – Невский не выдержал, усмехнулся. – У нас, впрочем, тоже вилка наблюдается. Мы более турки, чем сами турки. Что еще тут можно купить? Хороши шелковые ковры. Это… – Невский, не найдя нужного слова, помял пальцами воздух, – это непередаваемое, это сказка. Турецкие шелковые ковры славятся в Европе.

– Вам и раньше доводилось бывать в Турции? – спросила Ирина. – Вы очень хорошо все знаете.

– Много раз. Двенадцать, а может, и пятнадцать. И по делам и на отдыхе. А все знать – это моя профессия. – Невский наклонил голову к Ирине, глаза его посветлели, в них исчезла обычная жесткость, лицо расслабилось, стало домашним и каким-то незнакомым.

– А что тут есть типично турецкого? В смысле поделок. В Африке, например, – маски, копья, щиты, разные тотемные доски…

– Здесь – машаллахи. – Невский прямо, в упор посмотрел на Ирину, та выдержала взгляд, и Невский приподнял свой бокал с вином: – За вас! – чокнулся с Ириной, чокнулся с Поплавским, бросил ему, не поворачивая головы: – Берегите свой бриллиант, старина! – Коротко вздохнул, словно ему было тяжело жить на белом свете или тоже хотелось приобрести бриллиант. – Не всякому двуногому «венцу природы» достаются такие дорогие камни.

Слово «двуногому» он произнес так, что Поплавскому послышалось «двурогому», он задержал в себе дыхание, ощутил внутри далекую тоску, но тут же погасил ее, заставил себя улыбнуться.

– По мере сил, Александр Александрович, – Поплавский отпил немного вина, беззвучно поставил стакан на стол, развел руки в стороны, – по мере сил и возможностей…

– Ну, насчет возможностей – это проблема разрешимая, – добродушно пророкотал Невский, и у Поплавского истаяли в душе последние остатки тревоги, он засуетился, схватил бутылку с вином, налил Невскому, Ирине, себе, провозгласил громко:

– За нашего бога, за Александра Александровича, за… – Тут у Поплавского неожиданно перехватило дыхание.

– Хватит, хватит, – остановил его Невский, – не за меня надо пить, а за единственную нашу женщину, за наш бриллиант… Все тосты подряд… Только за нее.

Поплавский хотел было поправить шефа: тосты не пьют, а произносят, пьют вино, но побоялся.

– А вечером мы с вами немного похулиганим, – заговорщицки, пониженным тоном произнес Невский, – вечером мы пойдем в казино. А пока давайте доедать осьминога.

– Тебе здесь нравится? – повторил Поплавский вопрос шефа, когда они остались с женой вдвоем в номере. Поплавский, как опытный разведчик, ищущий в щелях жучков, тараканов и прочие подслушивающие устройства, исследовал номер, постучал ладонью по стенам, одобрительно похмыкал, осмотрев ванную, похлопал дверцами шкафа в прихожей, восхитился: – Блеск!

– Блеск с треском, – не согласилась с ним Ирина, ожесточенно сдиравшая с себя платье через голову – где-то заела «молния», где-то ткань прилипла к горячей коже и мешала «процессу». Ирина, сердясь, крутила головой, взметывала руки, боролась с одеждой.

Обнажились ее ноги, молодые, с гладкой кожей – недаром классики литературы сравнивали хорошую чистую кожу с шелком и атласом, – у Поплавского внутри зажегся жадный огонек, он хотел было шагнуть к Ирине, взять ее за плечи, прижаться лицом к ее голове, ощутить вкусный запах ее волос, затянуться им, будто дорогой и вкусной сигаретой, но что-то парализовало, сдавило ему руки, он почувствовал в собственном, очень естественном желании нечто воровское, браконьерское, чужое и замер в неловком, обрезанном на половине движении.

– Помоги мне, – сдавленным голосом попросила Ирина. – Чертово платье! Не люблю старые вещи.

– Да оно у тебя почти новое.

– Зато покрой у него времен кайзера Вильгельма.

Он помог ей освободиться от платья, Ирина выдернула голову из тесного разреза и шумно выдохнула:

– У-уф!

– Ничего. Скоро у тебя будут новые платья. Много, – пообещал Поплавский, аккуратно, едва уловимым движением поправил растрепавшиеся локоны на Ирининой голове, затем скупо, словно бы не веря, что он женат на этой яркой красивой женщине, улыбнулся. Произнес задумчиво: – Только ты меня не подведи.

– В чем не подведи? И вообще, при чем тут я?

Поплавский не ответил на этот вопрос, еще раз улыбнулся, вздохнул, губы у него, несмотря на улыбку, горько сморщились, он помял себе пальцами горло, откашлялся. Пожаловался:

– Что-то я не в своей тарелке…

– Осьминог был очень острый. Это плохо для желудка.

– Желудком, ты знаешь, я никогда не страдал. Желудок у меня, как у утки, может переваривать стальные шарики и ржавые гвозди. Брюхо здесь ни при чем. При чем что-то другое.

– Может, печень? Почки?

– Нет. – Поплавский набрал в грудь воздуха, стукнул кулаком туда, где находилось сердце: – Дыхание что-то зажало, кислорода не хватает… А отель тебе что, действительно не нравится? Пять звезд – высокий полет.

– Звезд… Звездей, как ты иногда говорил в своей военной молодости. Разве в этом дело? Это все наносное, пыль. А здесь много пыли. И этот шеф твой с крепкой хваткой собственника, готовый родную мать обменять на участок земли – это тоже пыль, это все второсортное, неважное. Важны мы с тобою, ты и я.

– Это верно, – растроганно, поддаваясь жене, ее настроению, пробормотал Поплавский, – ты и я. Мы всегда будем вместе, никогда не расстанемся. Ты и я… – Жена прижалась к нему.

Вечером они пошли в казино. «Имбат», как всякий пятизвездный отель, имел свое казино – тесноватый дымный зал, наполненный шумом, треском автоматов, гомоном людей, мягким звоном вращающегося колеса рулетки, – игроков в казино было много, как много и зевак, праздного воскресного люда, сбегающегося на всякий огонек. Невский внимательно оглядел зал, поморщился:

– Я-то полагал, что в таком отеле казино должно быть пошикарнее…

– Может, уйдем, Александр Александрович? – предложил Поплавский.

– Зачем? Уйти мы всегда успеем. Лучше попробуем выиграть что-нибудь у этих одноруких бандитов, как их величает прогрессивная печать человечества, – Невский едва заметно усмехнулся, – потом выпьем