Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

пару коктейлей в баре либо бутылку шампанского и снова попробуем выиграть денежку. Все, что выиграем, потратим на коктейли с шампанским. Как вы считаете, Ириночка? – Невский мягко коснулся руки Ирины, склонил крутолобую, с редкими бровями голову, оглядел ее оценивающе.

– Я согласна, – весело отозвалась Ирина.

– Как прекрасно сочетаются эти два слова: «я» и «согласна», – отметил Невский, глаза у него оживились, блеснули жадно, он взял Ирину под руку: – Те деньги, что потратим на жетоны для автоматов, считать не будем, а те, что выиграем, – по старой русской традиции пропьем… Прогудим. – Он хрипловато рассмеялся.

Пальцы у Невского были жесткими, сильными, Невский причинил Ирине боль, заставил нехорошо замереть и на несколько мгновений остановиться сердце, ей сделалось неприятно. Легкое хмельное состояние, в котором она находилась, быстро улетучилось, казино на нее не произвело впечатления: ни игорных страстей, ни азарта, ни тайн, которыми должен быть пропитан воздух в таких заведениях… Лица у игроков бледные, прокуренные, с нездоровыми припухлостями под глазами. Пахнет потом и чем-то еще, сладковатым, несвежим.

Невский мигом уловил перемену в ее настроении, сжал железными пальцами локоть:

– Вам здесь не нравится?

Ирина замялась, неопределенно приподняла одно плечо:

– Не пойму что-то.

– Значит, не нравится. – Невский внимательно, очень серьезно, как гипнотизер, сосредоточенно поглядел на нее, с огорчением развел руки в стороны: – А мне так хотелось вам угодить. И вот теперь… теперь мне горько от того, что вам здесь не нравится.

– Ну почему же… – Ирина посмотрела жалобно на мужа, словно бы искала у него поддержки, но тот молчал. Ирина повторила: – Ну почему же…

– Вижу, вижу – не нравится. Пойдемте в бар, выпьем по коктейлю или по бокалу шампанского… чего там есть еще? Потом я просажу быстренько энную сумму, и мы покинем этот дымный зал…

– «И дым отечества нам сладок и приятен», – невпопад процитировал классика Поплавский, голос у него был сухим, бесстрастным, как у учителя литературы, приготовившегося поставить двойку одному из своих подопечных, левый глаз нервно подергивался.

– Особенно если его сдобрить запахом французских духов, как справедливо заметил один остроумный человек. – Невский хрипло рассмеялся, достал из кармана синий стеклянный глазок, украшенный ярким белым бельмом, показал Ирине: – Это и есть знаменитый турецкий машаллах. Помогает во всем. Предохраняет от сглаза, от пропажи денег, от измены мужа, от ссор с соседями, от препирательств с почтальоном, от неприятностей на работе, от невыгодных контрактов, от утечки информации – от всего, словом. – Он вновь хрипло и незнакомо рассмеялся, помахал перед собой ладонью, разгоняя застойный дымный воздух. – Однажды, когда я работал еще в министерстве, поехал в командировку в Киев. Там один знакомый скульптор подарил мне плошечку, так же, как и машаллах, оберегающую от сглаза. Только та плошечка не от всего вместе оберегает человека, а от чего-то одного… На Украине машаллахи те называют отоглядками. Я спросил: от чего же мне досталась отоглядка? Ответ был достойный, оцените: «От партийного выговора».

– Ну и как, помогла отоглядка?

– Нет, через два месяца я получил выговор. Как раз по партийной линии. За подписание контракта с недружественной страной.

– Александр Александрович, пусть это будет у вас самым большим огорчением в жизни. У всех – и у меня тоже, например, – были такие выговоры, – сказал Поплавский, и Ирина неожиданно для себя покраснела – она-то знала, что у Поплавского никогда не было никаких выговоров – ни партийных, ни служебных, ни профсоюзных, и вообще такой выговор в армии просто-напросто означал бы конец карьеры… Невский остро глянул на Поплавского и не сдержавшись засмеялся – он это тоже знал, приподнял обе крепкие, с короткими пальцами руки, придавил ими воздух.

– Все, все, все, – сказал он, легонько чмокнул губами в синий стеклянный глазок и спрятал в карман. – Выпиваем по вкусному коктейлю – и за игру!

Играл он на автоматах с покерной «начинкой», составлял хитрые комбинации, пробовал блефовать, но с железом, как известно, не очень-то поблефуешь, железо обязательно обыграет человека, и выиграл, а если быть точнее, отыграл, в конце концов, лишь четвертую часть того, что заплатил за жетоны. Невский поднялся из-за автомата, крутанул кожаный, привинченный к полу стул, весело сощурил глаза:

– Ну что, батеньки и матеньки, пропиваем нетрудовой капитал, – он приподнял фирменное пластмассовое ведерко, в которое собирал жетоны, – меняем это железо на лиры – и в бар. А?

– Пропиваем, – весело, поддаваясь настроению Невского, невольно уступая его напористости, – а этому танку не уступить было невозможно, тяжелую, надежно сваренную броню его нельзя было прошибить даже крупнокалиберным снарядом, – проговорила Ирина. Протянула к Невскому обе руки, попросила капризным девчоночьим тоном: – Дайте хоть подержать этот пластмассовый горшок.

Невский с грохотом встряхнул жетоны в ведерке, улыбнулся Ирине:

– Жалко отдавать, но для вас я готов на все.

Потом были бар и игровой зал, в котором, кажется, прибавилось народу – дыма во всяком случае стало больше, затем опять бар с коктейлями, шампанским и закуской, в которой Ирина не разобралась, и вновь игровой зал, где подвыпивший Невский учил состязаться с «однорукими бандитами» Ирину, Поплавского, какого-то нового русского с толстой пачкой долларов, едва вмещавшейся у него в руке, осторожного араба с влажными оленьими глазами, с интересом поглядывавшего на Ирину, играл сам, постоянно пополняя запас жетонов в ведерке – обменял три или четыре стодолларовых банкноты на тяжелые железные кругляки с изящным «монетным» тиснением. В конце концов все выдохлись и Невский, устало разведя руками, объявил:

– Все… финита! Пошли в ресторан пить шампанское. А потом… – в голосе у него появились придыхающие теплые нотки, – пойдем любоваться жаркой турецкой ночью, звездами, морем, портовыми огнями, пароходами, черными силуэтами пальм… Чем еще можно любоваться? – От выпитого, от возбуждения Невский сделался многословным, лицо у него побагровело, на лбу появился пот. – В общем, вперед!

После ресторана они ходили по влажному песчаному пляжу, слушали плеск волн, следили за передвигающимися в море огнями, – несмотря на ночь и черную духоту, движение по воде не прекращалось, небольшой порт почти не имел свободных мест, причал был плотно забит: одни суда уплывали, другие приплывали, расходясь буквально в сотне метров от причала, – похоже, Кушадасы для Турции был чем-то вроде Сочи для России.

Подвыпивший Невский неожиданно, не стесняясь Поплавского, обхватил Ирину за плечи, прижал к себе, коснулся лицом ее волос. Ирина, понимая, что шеф ее мужа под градусом, объяснять ему правила хорошего тона бесполезно, не отшатнулась от Невского, хотя внутри у нее возник опасный холодок, ей захотелось развернуться и уйти, но она этого не сделала. Невский что-то прошептал ей на ухо – что именно,