Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

когда над ближним леском пополз сизый, пахнущий грибами туман, Петр Петрович забылся и пропустил очередную пятнадцатиминутную побудку: встал лишь через сорок минут… Сунул ноги в тапочки, прошлепал на лоджию, привычно глянул вниз, со второго этажа, на асфальтовую площадку, разбитую перед домом, и обмер: серебряная крыша джипа не отсвечивала в темноте.

Подумал про себя: это же предрассветный обман, галлюцинация, мираж, это туман, который спустился с макушек деревьев на землю, прилип к траве, к кустам, к узкой полоске асфальта, проложенной через лес к коттеджу, проглотил машину. Протер глаза – джипа по-прежнему не увидел.

Кряхтя, стеная, забыв про больные ноги, Петр Петрович проворно, как пионер, спешащий в столовую, сбежал вниз и, ощущая рвущиеся из груди тоскливые задавленные рыдания, сел на асфальт – джипа не было.

Как потом объяснили Петру Петровичу в милиции, джип его был обречен: машину заказали, когда она находилась еще на смотровой площадке магазина. Серебряное диво кому-то здорово приглянулось, и угонщики, которые жили в мире и согласии с продавцами, приняли заказ. Угнанная машина ведь всегда стоит дешевле той, что выставлена на магазинном стенде.

И еще умудренные опытом господа из милиции сообщили Петру Петровичу, что заказной угон на машину, как и заказное убийство, предотвратить невозможно. Так что с потерей надо смириться. Это рок.

Угнанный джип не нашли. Сколько Петр Петрович ни обивал милицейские пороги, сколько ни намекал на свое знакомство с министром внутренних дел – все напрасно. Некоторое время он пролежал в постели – от расстройства в нем отказало едва ли не все: сердце, печень, сосуды, желудок, кишечник, но потом поднялся. И опять стал копить деньги на машину – также на джип, – поскольку источник дохода у него с Инной Михайловной был надежный – Френки.

Одно опасение овладело сейчас Инной Михайловной и Петром Петровичем: Френки не вечен. И даже очень не вечен. Кошачий век, как известно, недолог. Что они будут делать, когда Френки не станет? Заведут нового кота? А если он не будет такой трудолюбивый? Либо от него не будут получаться такие славные голубые котята, как от Френки? Что тогда делать? Ведь у Френки – имя, и имя это он заработал упорным трудом. Да и соперников у Инны Михайловны с Петром Петровичем полным-полно, которые также хотят заработать деньги с помощью своих питомцев.

Мда-а. Второго Френки можно и не вытянуть из корзины с котятами.

Других забот, других проблем у Инны Михайловны с Петром Петровичем не было, только эта. С остальным все было в порядке: и деньги имелись, и еда в холодильнике, и мебель в доме, и тепло, и квартиру новую, роскошную, в элитном доме на Патриарших прудах они присмотрели. Параллельно Петр Петрович копил «зелень» на второй джип. Три раза они съездили отдохнуть за рубеж: один раз в Турцию, в знаменитую Анталью, в другой раз – на Канары, в третий – в далекое далеко, в Таиланд. Правда, ездили порознь – боялись оставить Френки одного и вообще затормозить конвейер.

По телефону теперь часто раздавались звонки примерно следующего содержания:

– Петр Петрович, вы помните меня? Я – Фрида Павловна. Прошлый раз я была у вас и благополучно забеременела. Теперь вот воспитываю потомство. Через две недели напрошусь к вам в гости снова. Примете?

– Конечно приму. Буду рад вас видеть! – Петр Петрович морщил лоб, с трудом вспоминая, кто же такая Фрида Павловна, наконец приходил к выводу, что это полная дама с голубыми, водянистыми от возраста глазами и выцветшим блеклым ртом, в норковой шубе, с нарочито замедленными движениями – дама считала, что так она выглядит интереснее, – и выплескивал ее из головы: в этой усталой галоше не было никакого шарма. Впрочем, деньги… Деньги – это тоже шарм. Он ждал следующего звонка.

Он давно уже слился с Френки, Петр Петрович Травянский, он стал его плотью, его сутью, его тенью, его толмачом в человеческом мире, хотя Френки по-прежнему не подпускал его к себе, злобно шипел и выпускал когти. Васечка с Баксом уже давным-давно отошли на дальний план и, если честно, только мешали хозяевам, но все-таки были нужны в доме для «биологического равновесия», для того чтобы Френки не чувствовал себя одиноким. Васечка с Баксом жили теперь душа в душу, Васечка не придавливал Бакса и не претендовал на его территорию, Бакс свободно приходил к Васечке в гости, и они, лежа вместе на подстилке, грея друг друга, коротали время. Васечка, положив голову на лапы, тяжело вздыхал, щурил глаза и вспоминал свое светлое прошлое: поездки под Истру, на дачу к старому приятелю хозяина, когда он, пристегнутый ремнем, сидел на переднем сиденье, рядом с Петром Петровичем, и считал встречные машины: утренние пробежки по парку и прочие приятные вещи. Бакс, положив голову на заднюю Васечкину ногу, тоже вздыхал. И тоже что-то вспоминал. Только воспоминания его не были такими конкретными, как у Васечки. Да и натура у него была другая.

Жизнь, в общем, шла. И главное было – удержаться в ней, не упасть в яму, а потихоньку скатиться в старость, там уже будет не страшно, там близко финиш – у Васечки с Баксом он наступит раньше, чем у хозяев, но все равно они оба ощущали беспокойство по поводу завтрашнего дня: вдруг что-то произойдет, что-то изменится?

Этого, собственно, через некоторое время обостренно стали бояться и Инна Михайловна с Петром Петровичем, и когда беспокойство подступало к ним, они садились на кушетку рядом и обнявшись долго сидели, не говоря друг другу ни слова, уставившись глазами в пространство: они пробовали просчитать свое будущее, но будущее было туманно, ничего в нем не разглядеть, и тогда Петр Петрович ловил себя на мысли, что ждет очередного звонка от очередной «кошечки», и начинал страдать – по-настоящему страдать, испытывая муки ревности, когда этого звонка долго не раздавалось. Он старел буквально на глазах, лицо его покрывалось мелкими злыми морщинами, ноги и руки опухали, спина сгибалась вопросительным знаком, но он снова становился самим собою, когда раздавался звонок…

А потом он опять невидящими глазами вновь начинал искать в тумане цель, часто моргал, стирал пальцами с век слезинки, гасил в висках заполошный стук, этот стук был ему очень неприятен. Петр Петрович косился на Инну Михайловну и ловил себя на мысли, что она тоже здорово постарела.

– Вот так и идет жизнь, – шевелил он губами неслышно, – вот так она и проходит. И ничего после нее не остается…

…Недавно я узнал, что Петр Петрович все-таки купил себе второй джип