Энтомология для слабонервных - Катя Качур

неё, выполняя все поручения. Наконец, часам к пяти, вернулся Петюня, прочёл записку и рванул к Гинзбургам на веранду. Лея с забинтованной ладонью сидела в кресле, вокруг неё на полу, как две собаки, покорно лежали Наум и Козявкин.

– Петенька, внучок, – проблеяла Лея, – они специально ушли на свой пикник, чтобы я умерла. Они оставили мне раскалённую плиту, чтобы я получила ожоги. Они закодировали аптечку, чтобы мне не смогли оказать первую помощь. Изверги. Нелюди. Вампиры. Достань мне стрептоцид.

Стрептоцида у Петюни тоже не оказалось. У него вообще, кроме крошечного бутылькаˊ йода и куска ваты, не водилось никаких лекарств. Но, осмотрев злополучный сейф, он присвистнул и хитро уставился на Наума с Козявкиным.

– Открой, Петь! Ты же автомобилист, у тебя ж инструменты есть. Ну взломай его, што ль! – взмолились они.

Петюня исчез на время и вернулся с брезентовым рюкзаком за плечами. Из него торчала головка газового баллона. В руках Петелькин держал нечто похожее на пистолет с длинной тонкой насадкой. От баллона к пистолету шла гибкая трубка. Петюня исчез в доме минут на десять, из комнаты потянуло карбидом кальция, куски которого дети часто нагребали на стройках и бросали в лужи, наблюдая за бурной реакцией.

– Готово! – вышел довольный Петюня. – Аптечка открыта. Но стрептоцида в ней нет. Ни в порошке, ни в таблетках.

– Я же говорила, что они выстроили план моей погибели, – театрально, со слезами в голосе сказала Лея. – Разогрели плитку, выкрали из аптечки стрептоцид…

К закату, умотав мужчин, которые втроём не сдюжили каждодневных Улькиных обязанностей, опустошив холодильник, Лея разморилась и закемарила на диване. Шумная, загоревшая дочерна компания вернулась с Волги поздно вечером. Палатку и тюки обратно несли на себе. Наум, Иван Петрович и Петюня кинулись в ноги к Ульке, не успевшей сбросить рюкзак.

– Уленька, ты святая. Мы умаялись с нашей королевой-маткой. Она обожглась, кричала, плакала, искала стрептоцид, ела… много ела… Как хорошо, что ты вернулась, – наперебой сообщили соседи и тут же схлынули в свои дома.

– Стрептоцид за стопкой бинтов на верхней полке, – пожала плечами Улька. – Только зачем он ей при ожоге?

Решили поужинать. Улька вновь метнулась разводить жидкое тесто и печь оладушки, Элька принялась чистить картошку, Зойка резала овощи для салата. Лея лежала на диване и стонала, приоткрыв незабудковый глаз и наблюдая за перемещением семьи в пространстве. Серёжа, Элькин сын, обгоревший на плечах до мяса, капризничал и жаловался на головную боль.

– Ульяша, дай ему таблетку, – попросила Эля. – Видимо, нам, с архангельской белой кожей, ваше солнце противопоказано.

– Возьми в аптечке анальгин, – махнула испачканной в тесте рукой Улька.

Эля подошла к распахнутому настежь сейфу, пошарила руками по бумажным пачкам таблеток, но анальгина не обнаружила.

– Уль, прости, но в этом доме без тебя не сделается ровным счётом ничего, – крикнула из комнаты Эля. – Найди анальгин, умоляю.

Улька выключила плитку, вытерла руки полотенцем и подошла к аптечке. Разверстый шкаф выглядел непривычно. Она прикрыла дверку. Тяжёлый ключ с грохотом упал на пол. На месте кодового замка зияла дыра в виде домика с треугольной крышей. Эльку отбросило назад, будто ударом кастета. Губы её побледнели, глаза вспыхнули безумным огнём.

– К-кто р-резал с-сейф? – дрожа, спросила она.

– Кто вскрыл аптечку? – громогласным эхом отозвалась Улька. – Бабушка! Вы здесь чудили? Кто тыкал кнопки? Кто вырезал дыру на двери?

– Петенька, внучок мой открыл! Умничка, хотел спасти меня. – Лея, накрытая пледом, подошла к сейфу на дрожащих ногах, впервые смущённая и виноватая. – А вы, звери, оставили меня умирать.

Элька раздула ноздри, учуяв оставшийся в комнате запах карбида. За секунду в голове чёткими буквами заполнился кроссворд, который она решала годами. Элегантные чашечки, интернатское детство, тоска по красивым вещам, вырезанные ацетиленовой горелкой дверцы сейфов, пропажа Анищука из Архангельска и похожие случаи в соседнем с дачей Гинзбургов Саратове.

– Улька, это Эстет! Ваш Петюня – это Эстет! – заорала Эля. – Когда он появился на этих дачах?

– Да года как два-три назад, – потёрла лоб Улька. – Да, бабушка?

Лея дрогнула губами. Подбородок её по-королевски вздёрнулся вверх, спина распрямилась, наброшенный плед соскользнул с плеч на пол.

– Не помню, – отчеканила она. – Он давно здесь. Лет двадцать, точно.

– Мы только десять лет как дачу купили, ба! – хмыкнула Улька.

Элю колотило. Она сжала виски ладонями. Лея мгновенно исчезла из поля зрения. О головной боли Серёжки, равно как и об анальгине, все забыли.

– Уль, я беру твой велосипед и гоню на телеграф. Нужно звонить Лёвке, нужно ехать в ближайшее отделение милиции. Эстет во всесоюзном розыске, у них есть циркуляр, они должны выслать оперативную группу для задержания.

– Куда, Эля? Одиннадцать вечера! Телеграф не работает! Мы не в городе! До ближайшего отделения милиции два часа, мы даже не знаем адреса. Здесь ни одного фонаря! Куда ты попрёшься ночью на велосипеде? Утром встанешь, часов в шесть, и поедешь.

Эля в оцепенении водила указательным пальцем по обрезанному домиком металлу и тяжело дышала. Внезапно она вздрогнула, пошла мурашками по спине и обняла Ульку.

– Ты права, ты права. Только никому ни слова. Ничего не произошло. Утро вечера мудренее. Завтра всё решится.

Внучок

Поздний ужин прошёл без особого веселья. Лея от еды отказалась и удалилась в свою комнату. Дети, объевшись оладушками, засыпали прямо на лавке, взрослые чокнулись бокалами вина, вычистили соус в салатнице кусочками хлеба и разбрелись кто куда. Улька встала у раковины мыть посуду. Зойка принимала плошки с чашками, вытирая их вафельным полотенцем. Над забором, в непосредственной близости от подруг, словно инопланетная тарелка, висел огромный диск цвета раскалённого металла.

– Смотри, какая луна, – ахнула Зойка, – огромная, кровавая, хищная, никогда такой не было!

– Что-то случится, – ответила зевком Улька. – Баболда говорила, в такую луну что-то завершается и что-то начинается.

В большой комнате, куда поселили Эльку с сыном, купали детей. В огромный пластиковый таз ярко-розового цвета, который Лея называла «мысочкой», Аркашка вылил две горячие кастрюли и разбавил холодной водой. По очереди Элька намыливала липовой мочалкой Оленьку, Лину и Серёжку, а Аркашка поливал на них сверху из чайника. Каждого заворачивали в банное полотенце и отправляли в кровать. Вовка, как взрослый парень, мылся отдельно в ледяном душе вдали от дома. Оленьку отдраили до красных боков первой, и она, укутанная в драненький махровый халат с капюшоном, выскочила в тёмный коридор. Чтобы юркнуть в постель, ей нужно было пересечь веранду, выскочить на улицу, обогнуть дом и по приставной лестнице взобраться на второй этаж в небольшую пристройку. Но, добежав до конца коридора, она услышала сдавленный шёпот:

– Девочка, иди сюда!

Застыла на месте, обернулась, вглядываясь