Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

требует признать, что вы, Зоя Евгеньевна, абсолютно правы, – главврач взглянула мне в глаза. – Ни один человек не должен позволять другому оскорблять его в присутствии коллег. Я знаю, что вас с Игорем Мартынюком связывают исключительно служебные отношения, и Глафира Петровна…

– Глафира Петровна слишком много себе позволяет!

– Вы должны понять. Она… как бы вам объяснить…

– Не надо ничего объяснять, товарищ главврач.

Я вижу то, что вижу, и вынуждена повторить то, что сказала утром: ваше отношение к сестре-хозяйке застит вам глаза. Да, вы вместе воевали, вас связывает нечто большее, чем дружба, но…

– Что вы имеете в виду? – сердито перебила Фаина Кузьминична.

– Ничего… – пробормотала я, сбитая с толку ее резким тоном.

– Нет, уж будьте любезны объясниться.

– Я имела в виду, что люди, вместе прошедшие войну, связаны узами более прочными, чем обычная дружба. Я знаю это по своему отцу, который часто приглашал в гости однополчан. С какой теплотой он к ним относился, несмотря на то, что некоторые были не самыми приятными в общении людьми.

– Вы правы. Фронтовая дружба – самая крепкая. Мы с Глафирой Петровной действительно через многое прошли. Она была снайпером, и…

– Снайпером?

– Да. Вас это удивляет?

– Я думала, она работала с вами в полевом госпитале.

– На ее счету более сотни убитых фашистов. Две благодарности от Верховного главнокомандующего, орден Красной Звезды, другие награды. В сорок втором, во время ожесточенных боев под Харьковом, рядом с ней разорвалась граната. Я думала, она истечет кровью, пока тащила ее в санитарную палатку. Ногу разворотило так, что кости торчали наружу, была повреждена бедренная артерия… – Фаина Кузьминична прикрыла глаза, словно даже спустя сорок лет ей было трудно об этом вспоминать. – Но я сделала все возможное или даже невозможное, чтобы спасти ногу.

Через несколько дней Глафиру Петровну переправили в тыловой госпиталь, где провели еще несколько операций, но вылечить до конца так и не смогли.

– Так вот почему она хромает…

– И пачками курит «Беломор». – Главврач улыбнулась. – Я на войне, конечно, тоже курила, но после демобилизации бросила. Уговаривала и ее бросить, но бесполезно.

– Военные заслуги Глафиры Петровны впечатляют, и тем не менее она не должна вести себя так, словно это она руководит стационаром, а не вы. Врачи не подчиняются сестре-хозяйке. Ее задача – следить, чтобы штат был обеспечен всем необходимым, а не высматривать в коридорах, у кого с кем отношения. Вы согласны, товарищ главврач?

– Согласна. Однако вы должны извиниться перед Глафирой Петровной.

– То есть как – извиниться? – опешила я.

– Вы не знаете, как это делается?

– Знаю, конечно, но… почему я, а не она?

– Бывают ситуации, когда извиняется не тот, кто неправ, а тот, кто заварил кашу. Ваш… гм… конфликт с доктором Мартынюком могла увидеть не только сестра-хозяйка, но и представитель здравотдела, находись он в тот момент в стационаре. Глафира Петровна неправа в том, что обвинила вас в любовной связи с коллегой, и в том, что обращалась к вам на «ты». Но в остальном она права. Ваше поведение недостойно врача – притом что врач-то вы отличный, и это весьма усложняет мне задачу. Будь вы врачом посредственным, я бы без колебаний вас уволила. Мы уже не раз обсуждали вашу несдержанность, но если под воздействием моих воззваний вы и меняете свое поведение, то лишь до очередной конфликтной ситуации. Дошло до того, что уже сестра-хозяйка вынуждена делать вам замечания – в манере, надо признать, весьма своеобразной, но и вы недалеко ушли, если вспомнить, какими словами вы ей сегодня ответили.

– На сестру-хозяйку и другие врачи жалуются. Если бы сегодня я не нашла в себе смелость…

– Когда горячность отключает разум, много смелости не требуется! Предоставьте мне, как лицу вышестоящему, разбираться с теми, кто виноват. Тот факт, что вы сделали выговор женщине, годящейся вам даже не в матери, а в бабушки, совершенно вас не красит. Именно поэтому вы должны извиниться перед Глафирой Петровной.

– Хорошо. Если вы настаиваете, я это сделаю. Но только после того, как Глафира Петровна извинится передо мной.

– Ну знаете, товарищ Завьялова, это…

– Оставь, Фая! – раздался знакомый голос, и из-за занавески, прикрывающей вход в смежную комнату, вышла Глафира Петровна.

На мгновение мне показалось, что я стала жертвой галлюцинации. Но нет – это действительно была сестра-хозяйка, только не в халате и колпаке, а в домашней одежде.

– Глаша, я ведь просила не вмешиваться! – воскликнула Фаина Кузьминична.

– Я и не вмешивалась. Пока терпение не лопнуло. Сколько можно это слушать?

Сестра-хозяйка окинула меня сердитым взглядом, а потом перевела его на главврача.

– Фая, какой у нас был уговор? Ты ее зовешь, объясняешь всё и велишь извиниться. А вы так повернули, что уже не она, а я стала виноватая.

– Так вот зачем вы меня позвали! – Я вскочила так резко, что стул со скрежетом проехался по лакированным доскам пола. – Чтобы велеть извиниться?

– Сядьте, Зоя Евгеньевна, – спокойно сказала главврач. – А ты, Глаша, уймись. Вот уж правда, вы друг друга стоите. Обе обидчивые, вспыльчивые, язвительные. Я в астрологию не верю, но то, что вы родились в один день, вряд ли можно назвать совпадением.

– Этого еще не хватало… – пробурчала сестра-хозяйка, садясь к столу и закуривая папиросу.

– Доктор Завьялова тоже родилась второго апреля. Только ровно на полвека позднее тебя.

Сжав зубы, я тоже села и, чтобы не смотреть на женщин, выбрала объектом внимания пеструю ситцевую занавеску, разделявшую комнаты. Во мне клокотала ярость. Я чувствовала себя обманутой, загнанной в ловушку. И поэтому не сразу осознала странную, но очевидную вещь.

Сестра-хозяйка не пришла во флигель заранее, чтобы подслушать наш разговор.

Она здесь жила.

За отдернутой занавеской виднелись кровать, застеленная вязаным покрывалом, и распахнутая дверца платяного шкафа. На подоконнике горел светильник, поэтому я смогла хорошо рассмотреть обстановку комнаты, точнее той ее части, которая просматривалась через проем.

Проследив за моим взглядом, Фаина Кузьминична быстро встала, задернула занавеску и вернулась на место. Глафира Петровна пыхнула дымом в мою сторону и спросила:

– Ну что, Зоя Евгеньевна, будете вы извиняться или нет?

– Спасибо, что хоть «ты» мне больше не говорите.

– Ну, положим, тут я немного перегнула, – неожиданно согласилась сестра-хозяйка. – Вы хоть и моложе меня на целых полвека, но все же, как-никак, врач.

– Я могу считать это извинением?

– Нет, Фая, ты только послушай… – возмущенно вскинулась Глафира Петровна, но была остановлена нетерпеливым движением руки главврача, ответившей за нее:

– Да, Зоя Евгеньевна, можете считать это извинением.

– Хорошо, – спокойно сказала я. – Остается прояснить вопрос относительно моих отношений с доктором Мартынюком.