Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

И она снова наполнила мою рюмку.

Час спустя я сидела на диване, поджав под себя ноги и подложив под спину диванную подушку. Фаина Кузьминична устроилась в кресле-качалке. Глафира Петровна отправилась спать. Верхний свет был потушен, горел только напольный торшер; в его рассеянном свете комната словно бы уменьшилась в размерах, отчего стала казаться еще более уютной.

Голова слегка кружилась, в теле ощущалась странная невесомость; мне казалось, я могу с легкостью воспарить, если захочу. За окнами тихо шелестел утративший прежнюю силу дождь. Часы показывали половину одиннадцатого.

Я понимала, что пора домой и завтра рано вставать, что Фаина Кузьминична наверняка устала, но не могла пошевелиться.

– Глафира Петровна права: в последнее время я действительно больше плыву по течению, чем делаю что-то полезное для стационара, – тихо, доверительно говорила Фаина Кузьминична. – Эти случаи, о которых она упомянула… особенно смерть роженицы из-за не сделанного вовремя анализа… Это моя боль, об этом я всегда, до последней минуты буду помнить. И таких случаев набралось за последние годы прискорбно много, хотя они и укладываются в общую статистику, более того – их даже меньше, чем в целом по району. Но разве легче от этого родственникам пациентов, которых мы не смогли спасти – и не потому, что было слишком поздно что-либо сделать, а из-за фатальных ошибок.

– Таёжинский стационар считается образцовым. Я ничего не слышала об этих случаях, пока вы не рассказали.

– Сор не принято выносить из избы. Разве там, где вы раньше работали, нет круговой поруки и умалчивания фактов?

– Есть, – признала я. – Но я не стала бы сравнивать Куйбышевскую больницу и наш стационар. Здесь всё на виду, здесь невозможно скрыть врачебную ошибку или недочеты в руководстве. В любом случае ваши заслуги важней допущенных ошибок. Вы преуменьшаете значимость того, что сделали для стационара. Вспомните, с чего вы начинали и чего добились за эти годы.

– А лаборатория? Хоть меня и возмутила ваша речь, но ведь вы правы. Как были правы в тот день, когда пришли в мой кабинет, чтобы убедить меня в необходимости медицинского ликбеза.

– Я не пришла, – напомнила я, – вы меня сами вызвали, чтобы отчитать за что-то, уже не помню за что.

– Вот видите, – с горечью сказала главврач. – Вызвала, чтобы отчитать. Только это и умею.

Она выглядела такой расстроенной и уставшей, что я почувствовала к ней жалость. В ноябре Фаине Кузьминичне исполнялось семьдесят, и если обычно она выглядела лет на десять моложе, сейчас передо мной сидела женщина, чьи годы давили ей на плечи всей тяжестью перенесенных невзгод, и к этой ноше добавлялся груз ответственности за возложенное на нее дело, выполнять которое ей становилось все сложней.

Я догадывалась, в чем причина. Фаина Кузьминична перегорела. У нее получалось практически все, за что она бралась, но в случае неудач (которые в последнее время происходили довольно часто) она терялась и опускала руки, потому что не привыкла проигрывать. То, что в молодом и среднем возрасте дается легко, в зрелые годы требует значительных усилий. К эмоциональной усталости присоединяются физические недуги. Задачи, которые лет пять назад Фаина Кузьминична решала с легкостью, теперь казались ей непосильными. По-хорошему, ей был необходим толковый помощник, однако по штатному расписанию он не полагался.

Тем не менее нужно было что-то делать и с отсутствием лаборатории, и с отсутствием инфекциониста и пульмонолога. Последнего начальник здравотдела обещал прислать еще месяц назад, но в последний момент передумал, ссылаясь на то, что пульмонолог есть в ЦРБ, а статистика по легочным заболеваниям в Таёжном лучше, чем в целом по району.

Это был как раз тот случай, когда положительная статистика оборачивается для населения минусом, а не плюсом. Хотя и реже, чем в соседних населенных пунктах, у жителей Таёжного диагностировались фиброзы и эмфиземы легких, осложненные пневмонии и хронические бронхиты. Наиболее коварным заболеванием был туберкулез, эпизодически выявляемый на профосмотрах. Легочным больным приходилось ездить в Богучаны, притом что большинству из них было показано длительное лечение и регулярные консультации специалиста.

Отсутствие инфекциониста меня и вовсе неприятно удивляло. Если легочные болезни, как правило, носят не острый, а хронический характер (за исключением первичных пневмоний) и способны, что называется, немного подождать, то инфекции, особенно кишечные, развиваются настолько стремительно, что счет иногда может идти на часы. Больного можно просто не успеть доставить в Богучаны, или же ситуация окажется настолько запущенной, что потом пациенту придется долго лечиться от осложнений. Если бы в нашем общежитии проживал ранее обещанный здравотделом инфекционист (которому даже успели подготовить комнату в мужском крыле, но, как и в случае с пульмонологом, здравотдел его не прислал), Нина не попала бы в больницу, а если бы и попала, то не в таком тяжелом состоянии.

Дети болели инфекционными заболеваниями гораздо чаще, чем взрослые. И хотя считалось, что любой педиатр по совместительству является инфекционистом, я была убеждена, что каждый должен заниматься своим делом. Даже если на несколько десятков случаев обычной скарлатины, паротита или коклюша приходится один случай нетипичной инфекции, этого достаточно, чтобы иметь в штате узкопрофильного врача.

Фаина Кузьминична, разумеется, все это понимала. Я только сейчас осознала, что мои обличительные воззвания не открыли для нее ничего нового, лишь причинили ненужную боль, о чем мне не мешало бы догадаться раньше.

Я не знала, как ей помочь, я и так взялась за трудное и непредсказуемое дело, за которое до меня не захотел взяться ни один врач, хотя о ликбезе в ординаторской велись регулярные дискуссии за чаем с печеньем. Но говорить – это одно, а делать – другое, и я не была уверена, что смогу заручиться поддержкой коллег, когда главврач расскажет о нашей задумке на одной из летучек. Впрочем, думать об этом было рано. Вначале я должна была написать методичку, остальное зависело от Фаины Кузьминичны – точнее, от ее поездки в здравотдел.

Я сказала Фаине Кузьминичне, что мне пора. Она не возражала. Главврач выглядела не просто усталой, а измученной, и я спросила, хорошо ли она себя чувствует.

– Всё в порядке. Просто сегодня был не самый легкий день.

– Спасибо за чай и… за все остальное.

– Я рада, что вы пришли. Я редко зову гостей, точнее, совсем не зову. Хотя я живу в Таёжном больше одиннадцати лет, так и не обзавелась друзьями. Я вообще сложно схожусь с людьми. Глафира Петровна – единственный человек, который может терпеть мои недостатки.

Попрощавшись, я направилась к двери.

– Зоя