Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

– Да? – Я обернулась и вопросительно взглянула на Фаину Кузьминичну.

– Я хотела спросить вас о вашем отце. Вы общаетесь?

– А в чем дело? – спросила я более резко, чем намеревалась.

– Ни в чем. Просто вы как-то сказали, что не поддерживаете с ним отношений…

– Не поддерживаю, – сухо подтвердила я.

– Если вы поссорились… что бы ни было причиной, кто бы ни был виноват – помиритесь с отцом. Позвоните ему или хотя бы напишите. Ваша мама умерла, братьев и сестер у вас нет. Для отца вы – единственный близкий человек.

– К сожалению, уже не единственный. Спокойной ночи, Фаина Кузьминична.

Шагая к общежитию, я злилась не на то, что главврач вторглась в область, которая совершенно ее не касалась, а на то, что финал этого вечера оказался неожиданно скомкан. Своим бестактным вопросом и не менее бестактным советом Фаина Кузьминична всколыхнула то, о чем я приучила себя не вспоминать.

На самом деле мои чувства никуда не делись, и при упоминании об отце боль вернулась, словно просто поджидала удобного момента, чтобы напасть из-за угла.

Я поняла, почему мне невыносимо даже просто думать об отце. Дело было не только в обиде на его предательство. Боль и горечь вызывало во мне глубоко запрятанное чувство стыда. Я научилась жить с осознанием того, что меня предал близкий человек; как теперь научиться жить с ощущением, что я виновата не меньше, а может быть, даже больше, чем отец?..

Наверно, именно так прозревает преступник, осознавший, что он совершил нечто такое, что невозможно исправить, и даже искреннее раскаяние не способно уменьшить его вину.

Уезжая из Ленинграда, я была уверена, что поступаю правильно; на самом же деле я бежала. Бежала от ответственности, взрослости, необходимости понять. Обидевшись на отца за его желание обрести семейное счастье, я нанесла ему ответную обиду. Безусловно, я была вправе рассчитывать на его поддержку – но ведь и он был вправе рассчитывать на мою.

Мы оба показали себя эгоистами, однако мой поступок был гораздо хуже. Не оставив отцу обратного адреса, я лишила его шанса объясниться, загладить свою вину, попытаться наладить отношения. Но обратного пути не было. Вернуться в Ленинград я не могла. И я подумала о том, что совет Фаины Кузьминичны написать отцу, пожалуй, не лишен смысла.

20

– Зоя, ты тут?

Я как раз собиралась выйти из кабинета. В руках у меня была стопка амбулаторных карт для сдачи в регистратуру. Неожиданное появление Наны оказалось некстати, о чем я ей и сообщила, постаравшись придать голосу как можно больше дружелюбия.

– Я уже убегаю.

– Надо поговорить. – Нана закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

– Мне надо успеть на почту до закрытия. Приходи ко мне после восьми.

– Ну конечно. Прийти, постучать и уйти ни с чем.

– Ты о чем?

– Я вот вчера, например, к тебе стучалась. А Оля – позавчера. Впустила ты нас?

– Значит, меня не было дома.

– Была ты дома. Я слышала, как ты по комнате ходишь. А потом из крана вода потекла.

– Ты что, подслушивала под дверью?

– Зоя, если не хочешь опоздать на почту, не уходи от разговора.

Подавив вздох раздражения, я положила медкарты на стол. Как ни старалась я сделать это аккуратно, стопка развалилась и карты рассыпались по столу.

– О чем ты хочешь поговорить?

– О твоем поведении в отношении меня и Оли.

Заявление было таким неожиданным и нелепым, что мне захотелось рассмеяться, но я сдержалась и, сохраняя серьезное выражение лица, спросила:

– И что не так с моим отношением?

– А ты не догадываешься?

– Нана, у меня нет времени играть в шарады. Если тебе есть что сказать – говори.

– Ты от нас отдалилась! Избегаешь нас, обедать не подсаживаешься, на чай не зовешь, не заходишь посплетничать… Чем мы тебя обидели?

– Ничем вы меня не обидели. Просто я очень занята.

– Хочешь сказать, ты одна работаешь, а мы с Олей ерундой занимаемся?

Я вздохнула. Это бессмысленное выяснение отношений ужасно раздражало.

– Нана, когда тебя в последний раз вызывали в «прием» или на травму?

– Физиотерапевта на травмы не вызывают!

– Вот именно. Как и окулиста. Поэтому не говори мне про одинаковую нагрузку.

– Допустим. Но по вечерам-то ты всегда в общежитии! Постоянно встречаемся то на кухне, то в коридоре, а ты ведешь себя как чужая. Вчера вечером, когда я тебя в вестибюле окликнула, ты сделала вид, что меня не заметила.

– Но я действительно тебя не видела! Я из Богучан вернулась и спешила к себе.

– А что ты делала в Богучанах в такое время? Только не говори, что ездила по работе.

– Да, по работе, – спокойно подтвердила я. – Забирала своего пациента после обследования. Мне необходимо было переговорить с невропатологом ЦРБ, обсудить детали дальнейшего лечения. Машина задержалась, нам с пациентом пришлось долго ждать в приемном покое.

Хотя это и не было полностью правдой – целью моей поездки являлся больничный архив, – но все же правдой достаточной, чтобы в нее можно было не только поверить, но и проверить при необходимости. Так совпало, что Якимова действительно подготовили к выписке именно во вторник, о чем я узнала, поднявшись на отделение неврологии перед тем, как идти в архив. Мы договорились, что Якимов побудет на отделении до вечера, а потом мы вместе вернемся в Таёжный. И хотя в действительности у меня не было возможности переговорить с лечащим врачом Якимова, результаты обследования, диагноз и схема лечения были подробно расписаны в медкарте. Дорогой мне удалось убедить Якимова, что хотя диагноз, к сожалению, подтвердился, при должном лечении он сможет вести более-менее активную жизнь по крайней мере еще несколько лет, пока не встанет вопрос об инвалидности. В начале пути Якимов был подавлен и молчалив, но при подъезде к поселку оживился и даже строил планы на будущее, так что моя поездка в Богучаны оказалась еще и психотерапевтической.

Я видела, что Нана мне поверила, и понадеялась, что на этом ее претензии исчерпаны. Мне действительно нужно было бежать – во-первых, до закрытия почты оставалось всего сорок минут, во-вторых, я хотела успеть сдать карты Арине Петровне до того, как она уйдет домой. Регистраторша не любила, когда врачи оставляли карты на ее столе в ее отсутствие, поскольку на следующее утро ей приходилось разбирать их в спешном порядке, до начала приема.

– Думаю, дело не только в твоей занятости, Зоя, – протянула Нана, пристально изучая мое лицо, словно надеялась прочесть на нем нечто такое, о чем, как она считала,