Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

– Это уж точно! – кивнул головой Яшка и прибавил. – Я на прежней работе уже обжигался на этом. Больше не хочу.

– Вот-вот, и я о том, – Серёжа отмахнулся от клубов табачного дыма, висящих в курилке плотным облаком. – А хотел я тебя попросить об одной небольшой вещи. Вернее, даже не попросить, а посоветовать. Не вяжись ты с Жекой по поводу песенок про завод. Он же наверняка к тебе уже подкатывал. Ведь просил же за моей спиной?

Яшка молча кивнул головой.

– Он вбил себе в голову, что эти песенки необходимы, и теперь его никак не переубедишь, что это никому абсолютно не нужно. Даже его райкомовскому дядюшке и Шерхану…

– Какому Шерхану?!

– Ну, так мы за глаза зовём нашего директора. Настоящая-то фамилия у него Ромашевский, но повадки, ей-богу, как у тигра из «Книги джунглей». Смотрел этот мультфильм? Всё этот Шерхан видит и всё знает, но, если ты что-то нарушаешь, то подбирается тихой сапой и хватает мёртвой хваткой. И плевать ему, кто ты – инженер или рабочий. Головы летят у всех – у правых и у неправых… Короче, зверь, но уже не мультяшный! Вот наш Жека перед ним и стелется, даже несмотря на дядюшку-райкомовца. Попадёт под раздачу – никакой дядюшка его не прикроет… А он упрямый, как ты уже успел увидеть, ему слава и авторитет нужны, и он любые стены готов лбом прошибить, лишь бы своего добиться. Ну, и к Шерхану заодно подмазаться.

– Вот оно как… А я-то думал, что вы с Барковым лучшие друзья! – усмехнулся Яшка.

– А мы с ним и так друзья, разве есть какие-то сомненья? Иначе, – он тоже усмехнулся, но уже не так весело, – какой бы руководитель ансамбля терпел такого бездарного барабанщика, как он? Но он и здесь абсолютно уверен, что неподражаем, и все дамы на заводских вечерах, которые мы обязаны отыгрывать, от него без ума. Он же по документам числится руководителем заводского ансамбля, а я – руководитель только для кабака.

– Тебя такая ситуация устраивает?

– Конечно! Мне никакой дополнительной ответственности и заводской славы не надо. У нас чем меньше о тебе говорят, тем спишь спокойней. Всё, что мне нужно, это зарплата здесь, зарплата в кабаке плюс заказы от выпивающей публики. Ну, и ещё чтобы инструменты не ломались. А вот в этом мне как раз Барков здорово помогает – всё, что требуется для халтур на стороне, выдаёт без вопросов. Колонки, усилители, микрофоны… И никаких новых песен ни для кого я писать не хочу – мне хватает и того кабацкого репертуара, что существует на все случаи жизни. Кому охота голову ломать над чепухой?

Как ни странно, но после разговора с Сергеем Яшке стало намного легче и спокойней. Значит, не всё в этом мире перевёрнуто с ног на голову. Остались ещё на свете трезво мыслящие люди, которые, хоть и не протестуют против царящей глупости и бычьего упрямства, но и не идут на поводу у нынешних хозяев жизни. Пользуются же тем, что можно выцарапать из лап какого-нибудь самодура-Шерхана, но и дудеть с ним в одну дуду не готовы.

Вот бы ему Яшке, поучиться у таких людей мудрости! Не у Жени же учиться и даже не у Мартьяныча, а хотя бы у того же Сергея. Впрочем, вряд ли тот собирался учить жизни Яшку, как некогда философ Шустрик. У него и своих музыкальных хлопот невпроворот…

11. Райком рекомендует

Каждый год в конце августа на Яшку накатывало какое-то странное чувство тоски и полной безысходности. Словно вместе с угасанием летнего буйства красок к нему безжалостным бульдозером подбиралась недобрая осень, а следом за ней зима со своими холодами, сыростью, неприкаянностью, и бороться с этим наваждением было бесполезно. Всё для Яшки окрашивалось в это время в серый неприглядный цвет, и оставалось лишь стискивать зубы и набираться сил, чтобы переждать эту душевную непогоду.

Беда была в том, что с первыми сентябрьскими дождями приходила пора сельскохозяйственных уборочных работ, отвертеться от которых ни у кого, и особенно у городских жителей, не получалось. Нужно было бросать все свои неотложные дела, покидать семью и тёплый обжитый мирок с горячим чаем по вечерам, Пугачёвой по телевизору, толстым одеялом, под которым так хорошо спать длинными осенними ночами, – всё это необходимо было вычеркнуть из жизни и ехать убирать колхозный урожай, как всегда брошенный местными жителями на произвол природы, жить в помещениях, мало приспособленных для нормального человеческого существования. Но больше всего угнетали даже не эти физические неудобства, а бессмысленность и бесполезность предстоящих работ. Было бы это жизненно кому-то необходимо, так ведь нет же! Все это прекрасно понимали, но ничего изменить было невозможно, потому что даже руководители убыточных хозяйств, куда отправляли «трудовой десант» на подмогу, не были хозяевами своих угодий и ничего не могли поделать. Им заранее спускались заведомо невыполнимые планы, и над всем этим безумием стояло грозное райкомовское руководство, выжимающее из хозяйств последние соки. А над райкомовцами были свои начальники, над теми ещё кто-то, и так до самой верхушки иерархической лестницы. Да и что низовые бедняги-руководители могли сделать, если рабочих рук у них с каждым днём оставалось всё меньше и меньше? Старики потихоньку перебирались на погосты, а молодёжь уходила в армию, уезжала учиться в город и назад уже не возвращалась.

Грубость, хамство и полная некомпетентность царили над всем, и все это понимали, в душе осуждали, но и менять никто ничего не собирался. Идиотизм доходил до предела даже в мелочах, когда заходил разговор о более или менее сносных условиях существования для приезжих, если уж ничего нельзя было поделать с тем, ради чего их сюда присылали. Более того, у одуревших от вседозволенности местных бесправных царьков вызывало искреннее удивление, когда изнеженные городские жители требовали чересчур, по их мнению, многого, выражая протесты против скотских условий проживания, в коих веками прозябали и не роптали местные жители. И никто даже задумываться не собирался, отчего люди массово покидают свои родные неустроенные вотчины и перебираются в города, где тоже поначалу ой как несладко и приходится всё начинать с нуля. Беглецов никакими коврижками назад ни на посевную, ни на уборку теперь не затянешь. Кто как не они лучше городских жителей знали, сколько во всём происходящем заложено беспросветной глупости, самодурства и