Помоги мне умереть - Наталия Лирон

– М-м-мам… т-так это, у нас н-ночь.

– У нас тоже, – Семёновы часы показывали четвёртый час, – ничего страшного, иди.

– Сначала пусть звонит в полицию, они всё равно приедут, лучше будет, если он сам вызовет, – шепнул Семён, – и в доме есть большие деньги?

– Деньги? – переспросила я.

– Пусть заберёт большие деньги и держит их при себе или спрячет подальше к себе куда-нибудь. Чтобы полиция не задавала лишних вопросов.

– Даня… там у нас… у меня в шкафу. Тебе придётся сходить в спальню. Открывай шкаф. Да. На самой верхней полке сунь руку под полотенца, да-да, до конца. Шкатулка. Нашёл? Молодец. Забирай вместе с ней. И положи в Егоровы краски возле мольберта, в большую коробку на дно под все тюбики. Хорошо. А теперь тебе нужно отключиться, позвонить в полицию. Давай. И к соседке. И мне сразу звони. Ты скорую услышишь, если они поднимутся?

– Да.

Он отключился.

Я посмотрела на Семёна. Перед глазами вдруг всё поплыло, как тогда, когда Овербах сообщил мне диагноз Егора.

«Держись! – рявкнула я на себя. – Держись, твою мать! Ты не можешь сейчас выключиться, просто НЕ МОЖЕШЬ!»

– Погоди, сейчас приедет скорая, – Семён приобнял меня за плечи, – погоди, может быть, он чего-то не понял или… ну мало ли…

Минут через пять раздался звонок.

– Здравствуйте. Врач Косуляк, – заговорил строгий мужской голос, – вы жена Клеверова Дмитрия Петровича?

– Да-да, что там? Что? – Сердце стучало бешеным ритмом. – Что?!

– К сожалению, единственное, что мы можем сделать, – это констатировать смерть от асфиксии, – доктор задумался, – которая наступила не менее двух часов назад.

– Боже… – картинка перед глазами опять поехала, но я сцепила зубы и заставила себя остаться в сознании, – а как же? Как же… – Я не знала, что сказать.

Мы же с Димой созванивались… когда… вчера? Нет, позавчера. И он говорил, что всё скоро обязательно будет хорошо. И говорил это очень убедительно. Мысли путались. Дима… Димка… ну ты идиот или как?

– Можем дать сыну успокоительное, – врач заговорил мягче, – вы когда сможете приехать?

– Я не знаю, – внезапные слёзы подступили к глазам, – я в Тель-Авиве, в Израиле, у моего второго сына остеосаркома, мы тут на лечении… я не знаю.

– Да-а-а, дела. А кто-то у вас из родственников или друзей тут есть?

– Из родственников…

«Папа, папа, как ты мне нужен сейчас, папа!» Перед глазами проплыл его образ – почти стёртый и вытесненный из сознания. Улыбающийся и сильный мой отец, который всегда был за меня. Отстаивал меня всегда и везде. И перед мамой тоже. Но отца нет давно. И мамы нет. И Димы больше нет… Ох, чёрт… Галина Ильинична же…

– Вы тут? – пришёл голос издалека.

«Да-да, доктор Косуляк».

Возникло странное ощущение раздвоенности. Одна «я» разговаривала и жила снаружи, а вторая вела диалоги внутри.

– Да, я здесь. Я думаю. Есть Димина мать, но она живёт в Новгороде, была подруга…

– Соседка говорит, что останется пока, вы потом ей позвоните, договоритесь. И подключайте свекровь. Ваш сын, Данила, всегда заикался?

– Заикался? – Я не очень поняла, о чём он вообще, одновременно смутно вспоминая, что сейчас, среди ночи, он говорил с запинками. – Нет, никогда.

– Тогда это нервное. Дадим ему успокоительное, но к психиатру пойти стоит. Сколько ему лет?

– Шестнадцать.

– Не много, выглядит старше.

– Они оба рослые – в отца.

Я сидела на краю разобранной постели, в которой пару часов назад кувыркалась с женатым мужиком, пока муж вешался в нашей спальне. Сидела в летнем, почти выходном платье, а за окном медленно наступал израильский рассвет. Он шёл тяжелой поступью, сминая всю мою жизнь, будто почерневшую прошлогоднюю листву, не оставляя ничего взамен.

– Доктор… доктор… – слова застревали в горле, – вы скажите, это всё правда? Это не шутка? Это всё так и есть? – Кажется, только сейчас до меня начал доходить смысл произошедшего.

– Да, к сожалению. Правда.

Мой муж ПОВЕСИЛСЯ В НАШЕМ ДОМЕ, И ЕГО НАШЁЛ НАШ СЫН!

«Подонок! Какая же ты мерзкая тварь, Дима! Мерзейшая отвратная скотина, как ты мог бросить нас СЕЙЧАС, УРОД ТЫ ЭТАКИЙ?!»

Меня затрясло от невероятной, никогда прежде мной не испытываемой ярости.

– Марин… Марина… тихо-тихо, – услышала я голос рядом.

– Не трогай меня! – рявкнула я.

– Что? – послышалось в телефонной трубке.

– Простите.

– Приехала полиция, – продолжала говорить трубка, – теперь они всё будут делать. Мы сейчас напишем сопроводительное письмо для тру… для тех, кто потом заберёт тело. Дать вам сына?

«Тело… тело… тело. Про моего мужа теперь говорят „тело”».

Перед мысленным взором замелькали картинки – смеющийся молодой Димка, встающий на колено и держащий в пальцах колечко, сплетённое из веточек и травинок. Смех и слёзы, когда он целовал Данькины новорожденные розовые пятки. Его гнев, когда он пришёл после Егоркиного родительского собрания в художке, доказывая всем, что его сын – гений. Его «Мару-у-уська».

И снова накатил гнев – этого всего больше нет. Больше нет, нет. Тело… они говорят «тело».

– М-м-мам…

– Я с тобой, – мне казалось, он сейчас пятилетний, – Даня, Данечка, всё будет хорошо, родной, всё будет хорошо, сыночек, слышишь? Доктор сказал, полиция приехала, так?

– Д-да.

– Дай мне поговорить с ними.

Послышались невнятные звуки, потом мужской голос сказал:

– Здравствуйте, капитан Трухан Владислав Петрович.

– Здравствуйте, капитан Владислав Петрович, – я пыталась подстроиться под его тон, – меня зовут Марина… гм… Владимировна Клеверова, я жена… и мама Данилы, который вас вызвал. Скажите, можно ли… можно ли, он побудет пока у соседки, и вы с ним там поговорите, потому что…

– Думаю, да, – не очень твёрдо ответил капитан, – побеседовать с вашим парнем, конечно, придётся, но это необязательно делать здесь. Погодите, одну минуту… – и куда-то в сторону, – что там, лейтенант? Да, хорошо. Аккуратно в пакет. Марина Владимировна, мы нашли предсмертную записку вашего мужа.

– Господи… – я моргнула, глядя в пол, – можно узнать, что там?

Краем глаза я видела, как Семён, который сидел сначала на кровати, а потом напротив меня на стуле, встал, оделся и, не говоря ни слова, вышел за дверь. Ничего во мне не шелохнулось.

– Да. Читаю: «Из жизни ухожу добровольно и сам. Маруська, Данька и Егорка – простите меня. Терпеть я больше не могу. Это единственный выход. Всё, что нажито, – ваше. Надеюсь, вам помогут. Для тех, кто читает, – найдёт меня старший сын Даниил Клеверов, больше некому. Он к моей смерти никак не причастен».

Тишина.

– Это всё?

– Да, но проверять придётся. Вы когда сможете приехать? Это надолго, пока опишем помещение, пока пообщаемся с Данилой, с соседями, пока криминалисты, растянется