Воскресший. Повесть - Алексей Николаевич Загуляев

5

– Пишешь? Пиши далее… В числе костей кисти есть часть позвонка. Всего костей запястных пять.

– Каких костей?

– ЗаПЯСТных.

– Так…

– Запятая… Пястных четыре, первофаланговых три, вторых три и ногтевых три. Берётся туфля и разбирается… Э! Смотрит-ко. Этот твой очухался.

Антон открыл глаза и ничего не мог сообразить. Обнаружил он себя лежащим на широкой скамье в каком-то бревенчатом доме; голова его почти упиралась в белёную стену печки, от которой шёл нестерпимый жар.

– Как чувствуете себя, гражданин хороший? – спросил средних лет мужчина в военной гимнастёрке, сидевший за длинным столом и до этого диктовавший непонятный текст молодому парнишке, румяному от усердного упражнения в каллиграфии.

– Где это я? – собственный голос Антон услышал словно издалека.

Мужчины громко расхохотались.

– В Елатьме, где ж ещё быть-то, – скороговоркой выпалил молодой. – Ты нам, папаша, лучше расскажи, откуда такой красивый нарисовался?

Антон попытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Голова гудела, со страшной болью выстукивая в висках канонаду. Последнее, что он мог смутно вспомнить, это то, что на первой же подводе, которая ему в Ачинске подвернулась, он отправился в Маклаково. Но… Что же там дальше-то было? Яма… Да, яма большая посреди дороги. Подвода развернулась в обратку, потому как объезжать в такую слякоть яму было слишком рисково. Огромная такая яма, словно овраг… Да, да, да! Овраг! Степан… Кажется, Степан – так извозчика звали. Сказал, что до Челноковки тут самый близкий путь через лес, а там другую подводу сыщу. Только овраг перейти – а там уж и рукою подать. Ещё бормотухи мне какой-то налил и велел выпить, дескать медведь тут шалит, а вонь как эту учует, так за версту обойдёт. Да и от мошкары самое то средство. «В голову шибко не бьёт, а гнус от неё, как чёрт от ладана. Ты ей и рожу натри и руки, чтоб уж наверняка», – вспомнил Антон последние слова Степана перед тем, как войти в лес. А потом в овраг этот леший его занёс. Сколько плутал – счёт времени потерял. Наконец было выбрался, но на самом краю потерял сознание. И вот здесь только сейчас и очнулся. Антон осмотрелся, пытаясь найти свою походную сумку со всеми документами.

– А где сумка моя?

– Какая такая сумка? Не было ничего при тебе, – затряс головой молодой. – Я на краю оврага у Варвары тебя нашёл. Уж думал, Богу душу отдал. Ан нет, смотрю, дышит, но перегаром несёт – хоть сам падай. Так как тебя туда занесло?

– А что за Варвара такая? Простите, голова чугунная совсем.

– Ну знамо, не баба, – снова захохотали оба. – Озеро, говорят, так называется. Мы-то сами не местные, проездом, депешу секретную везём в центр…

– Эй! – зычно выкрикнул старший и сильно ударил по столу ладошей. – Ты, я смотрю, умный шибко от прописи-то стал! Так я тебя сейчас этой депешей да по одному месту.

Молодой раскраснелся ещё больше и виновато опустил голову.

– Может, енто агент какой на нашу документацию глаз положил. Вон смотри, рожа у него какая интеллигентная, хоть и в грязи вся. А ты тут ему всё на блюдечке-то и выдал. Ах, красавѐц!

– Виноват, Алексей Евгенич. Разморило. Утратил боевой дух.

– Разморило его, – чуть успокоился старший.

– А ты это, – обратился он уже к Антону. – Говори кто таков, и если всё с тобой в порядке, то и дуй обратно, откель пришёл. Только в такой одёжке далеко по трезвому не уйдёшь. Вон мороз как окрепчал.

Без документов выходило, что дело дрянь. И что ещё за мороз? И какая такая Елатьма? Было бы лучше не впадать теперь излишне в серьёзность, ничего лишнего не спрашивать, а отговориться как-нибудь неопределёнными формами. Если они не местные, то можно городить, что в голову придёт. А там уж по ходу дела сам как-нибудь.

– Из Челноковки я сам-то, – произнёс Антон и подивился, с какой лёгкостью получилась у него эта ложь. – С зятем вчерась пяточки обмывали. Так на улицу по нужде вышел – и как накрыло меня! С роду не бывало такого. Самогонка какая что ли?.. Не понимаю.

– Так я ж говорю, вонища такая была, – опять затараторил молодой, видимо, уже позабыв про свою оплошность.

Алексей Евгеньич посмотрел на него строго, но в этот раз уже ничего не сказал.

– Наверняка самогонка, – согласился Антон. – В себя-то пришёл уже только ночью. А туманом овраг накрыло, не видать ни зги. Иду, только Богу молюсь. Вспомнишь тут, коли так накроет. А где-то совсем близко, ну, шагах в пяти от меня, слышу, ветки хрустят. Хрусь да хрусь. И тяжело так хрустят-то, словно зверь какой лапой ступает. Испугался, думал медведь. Меня ещё Степан стращал вечером этим медведем, шастает, говорит, в округе. Я и давай тикать. Бегу, спотыкаюсь, а кругом лужи да глина, весь насквозь грязный да мокрый. И долго так бежал, а шаги всё не отстают, вот уж метра три до меня, потом два, метр, и…

– Иии? – глаза у молодого загорелись от интереса. Старший смотрел на Антона всё ещё с подозрением.

– И… – Антон пытался придумать, что «и», но на этом фантазия его иссякла. – А дальше вот на лавочке этой и очнулся.

– А Степан кто таков? – спросил старший. – Не Климов ли Степан часом?

Интерес к этой детали и хитрый прищур Алексея Евгеньича больше смахивал на проверку.

– Нет, не Климов, – начиная соображать всё быстрее, ответил Антон. – Смирнов Степан, зять мой. А сам я из Петрограда, на Каменном острове теперь инженером, первый в мире дом отдыха для рабочих строим.

Нет такой деревни, в которой не водился бы гражданин с фамилией Смирнов – так рассудил Антон. Его ответ, как он и предполагал, вполне устроил мужчин. В этот момент в дверь избы постучали, и через секунду в ней появилась высокая фигура человека в серого цвета рясе.

– Ааа… Вот и игумен пожаловал, – обернувшись к вошедшему, произнёс старший. – Проходи, Фёдор Андреевич. Что ж ты в мороз такой в одной рясе, али одеть нечего?

– Да терпимо, Андрей Евгеньевич, – перекрестившись и поклонившись то ли дому, то ли присутствующим, ответил гость.

– Нашёл фельдшера?

– Да где ж его нынче сыщешь… Говорят, в Большой Кусмор подался, вроде как народу там много болеет. Да я вижу, – окинув взглядом Антона, добавил он, – что особо лекарь-то теперь и без надобности.

– Очухался, – снова затараторил молодой. – Говорит, из Челноковки сам, а как оказался здесь уж не помнит.

– Из Челноковки? – удивлённо промолвил игумен.

– А что, есть тут вблизи такая или брешет? – Алексея Евгеньича опять стали одолевать сомнения.

Игумен задумался на мгновение, соображая о чём-то своём, в очередной раз осенил себя крестным знамением и сухо ответил:

– Есть такая… Брат мой покойный в тех местах обживался одно время. Да и мне там бывать приходилось.

– Ну тогда будет вам о чём поговорить, – заключил старший. – Мне тут лишняя возня со странными личностями тоже, знаешь, ни к чему. У нас дела поважнее. Так что забирай пока к себе, определи уж где-нибудь на время. Может, одёжка какая сыщется. Пусть отойдёт чутка да вертается назад в свою Челноковку.

– Хорошо.

– Ну а ты давай за игуменом ступай, – поднимаясь из-за стола, сказал Антону Алексей Евгеньевич. – Повезло тебе, что добрых людей повстречал.

* * *

За годы гражданской войны и последовавших за ней бедствий Воскресенская церковь, метрах в ста от дома, в котором очутился Антон, весьма обтрепалась. Построенная в конце восемнадцатого столетия, она пережила шесть правителей на российском престоле, но советскую власть пережить ей не удалось. Прихожан осталось немного, а вся утварь была тщательно переписана и оставлена в пользовании храма, но уже не как его собственность, а как целиком народное достояние. Впрочем, мысли Антона, пока они шли к трапезной, расположившейся между кубом и колокольней, были заняты далеко не историческим анализом, а рефлексией о своём более чем