От кочевья к оседлости - Лодонгийн Тудэв

Понемногу хозяин и гость разговорились, не замечая, как бежит время. Разговор неизменно вращался вокруг одного и того же — жизни в объединении.

— Честно говоря, — с хитрецой улыбается Лувсанпэрэнлэй, — я только по твоей милости очутился в объединении. Если б ты не откочевал тайком, я и по сей день оставался бы одиночкой вроде тебя. Слишком живы были в моей памяти тридцатые годы. Теперь, правда, все иное. Дооху, председатель наш, человек умный, хозяйственный, об общем деле печется денно и нощно. Недавно заявил, что нельзя проедать все подчистую, надо и о накоплениях подумать. Нравится мне в объединении.

— Неужели тебе не жаль собственного хотона? Вообрази: весной начинают телиться коровы, овцы приплод дают, а твое сердце так и заходится от радости.

— Бывает и такое. Но я стараюсь не травить душу. Кстати, у меня к тебе есть дело. По дурости я оставил в своем личном стаде одних баранов. А бараны, известно, хороши для котла, ягнят они не приносят. У тебя же много маток. Давай поменяемся? Я просил Цамбу, да он уперся, нет, мол, у него для меня маток, почти всех в объединение свел. Вот скупердяй!

— Сколько голов ты хочешь, Лувсанпэрэнлэй?

— Три десятка.

— Ну и хватил, старина! Столько я не могу, да и не наберется у меня, я ведь женину долю отдал. Хочешь десяток?

Лувсанпэрэнлэй был разочарован, но согласился. Наутро хозяин показал ему овец, которых готов был поменять, и тут же с обоюдного согласия пометил их.

— Добавь еще суягную овечку, — принялся клянчить Лувсанпэрэнлэй.

Ну и жаден же этот Лувсанпэрэнлэй! Мало ему десятка маток!

— Достаточно! — отрезал Дамбий. — Матки выгоднее баранов, они принесут тебе большой приплод. А что толку от твоих баранов? Съел их — и нету.

— А коли твои матки объягнятся дохленькими?

— Типун тебе на язык, Лу! У меня такого отродясь не было!

Уже седлая гостю коня, Дамбий вроде бы невзначай спросил, не обзавелся ли еще семейством сын Лувсанпэрэнлэя Магнай.

— Холостой бегает. Нынче молодежь стариков не слушает, по мне, ему давно пора жениться.

— И моя Цэвэл не замужем, — вздохнул Дамбий. — Ей трудно, застенчивая она у нас.

— Будем, однако, надеяться, что наши дети найдут свое счастье, — важно произнес Лувсанпэрэнлэй, опускаясь в седло.

Глядя ему вслед, Дамбий порадовался, что Цэвэл не просватана за Магная. Такой зять — плохая подмога, вечно в делах да разъездах. И что за радость породниться с этаким скрягой, как Лувсанпэрэнлэй? Покорно благодарим, не надо!

Дамбий стал собираться на выгон, когда заметил, что гость возвращается. «Не иначе забыл у меня какой-нибудь пустяк, — подумал Дамбий. — Боится, что прикарманю».

— Послушай, старина, я забыл спросить у тебя главное: когда вступишь в объединение? У меня есть одна идея!

— Знаем мы твои идеи, Лувсанпэрэнлэй, голубчик! В объединение, верно, вступить подумываю. Правда, вносить в общественное хозяйство мне почти нечего, и так отдал бо́льшую часть. Но вот эта пара рук еще крепкая, а что Дамбий умеет за скотом ходить, всякий скажет.

Дамбий сам не ожидал от себя этих слов — Лувсанпэрэнлэй застиг его врасплох. Да видать, давно он вынашивал эту мысль, не признаваясь даже себе. И когда он высказал ее вслух, с души у него словно тяжелый камень свалился.

ТОЙГО, ТОЙГО, ТОЙГО

Овцы сгрудились в хотоне. С подойниками в руках спешили к ним доярки. Супруга Цамбы Дэжид, захватив старенький подойник, показалась из юрты. Много лет назад, когда Дэжид была еще подростком, ее мать нашла в степи медную бляху. На ней было выбито изображение оленихи. Женщина сочла это за добрый знак и прикрепила ее к подойнику. С тех пор Дэжид не расставалась с этим ведерком. Многим случалось находить в степи различные медные поделки, чаще всего изображающие оленей. Их прикрепляли на дэлы детям или к подойникам. И обычно берегли как талисманы. Почти в каждой семье хранился такой талисман.

В хотоне Цамбы теперь проживают Загд с супругой, те самые, которые вместо овечьей отары пасут теперь дойных кобылиц, есть из чего кумыс гнать хозяину; семья старого Пила, они недавно прибились к Цамбе, да еще Ванчиги.

Сдает в последнее время старый Пил. Не под силу уже ему управляться с большой отарой, вот и доверили ему небольшое стадо сарлыков, всего в несколько голов, да и за теми больше присматривает Дэмбэ. Старуха у Пила еще крепкая. Ей нравится, когда ей повинуются крупные сильные животные, которых в объединении не так уж много. На самцов она то и дело покрикивает, но когда доит самок, Дэмбэ — сама ласка: больно уж сарлычихи отзывчивы на нее.

Ванчигу не повезло, он потерял сто двадцать ягнят. Цамба недобро косится на Ванчига — сроду в его хотоне не случалось подобного. Женщины же отходчивы. Понимая, что овцы, потерявшие новорожденных, на следующий год могут вовсе не принести потомство, они помогают семье Ванчига, приучая одиноких маток подпускать к вымени чужих ягнят. Это очень нелегко — окотившаяся овца чужого малыша к себе не подпускает. Лучше всех с этим делом справляется Дэжид. «Тойго, тойго, тойго!» — раздается ее голос, то ласковый, то сердитый. Бадамцоо, супруга Загда, напевает:

Раннею весною прилетят турпаны,

Серая овечка принесет ягненка.

        Тойго-тойго-тойго!

Дрофы прилетают и цветут тюльпаны.

Подрастай, малышка, набирай силенок.

Совсем о другом поет Дэмбэ:

Весенним ветреным деньком

Чем бока прикроешь?

        Тойго-тойго-тойго!

В зимнее ненастье

Чем согреешь грудь?

        Тойго-тойго-тойго!

Голос у старушки тоскливый, дребезжащий. Овцы и те, казалось, готовы разжалобиться.

Молоденькая девушка по имени Цэрэнпил поет, стараясь удержать на месте строптивую матку:

У тихих вод речных гусыня

Ждет гусака молодого.

Розовым утром иль вечером синим

Он прилетит, за собою поманит.

        Тойго-тойго-тойго!

Странная песенка, не правда ли? Какой тайный смысл вкладывает в нее девушка? А может, и сама не понимает, о чем томится ее сердечко? Где уж тут овцам понимать?

И уж совсем грустно поет Мядаг, молодая жена Галдана. Они с мужем мечтают о первенце, а его все нет.

Травы буйно зеленеют,

Песнь поют кукушки.

Кто мою тоску измерит

По сынку-малышке?

Горные снега растают,

Совьют гнезда птички.

Мне вдвойне тоскливей станет

Без сынка-малышки.

Однажды, когда Мядаг точно так же пела, услышал ее Галдан. До чего ж ему больно стало! Вскочил на