Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин

— Ну гордиться тут, пожалуй, нечем. Озорство, хулиганство и сознательная классовая борьба — это совсем разные вещи. Наш Ленин учил организованно бороться с капиталистическим строем, а не с самой, отдельно взятой, личностью капиталиста. Посрамление Портянкина ведь не на йоту не изменило бедственного положения кустарей в вашем городе.

— Но показало, что дух протеста живет в нашем народе. А это тоже не мало, это даже очень важно — закалять дух борьбы.

Пахарев улыбнулся: столь трезвой и зрелой мысли он не мог ожидать от ученика. «Откуда и как это могло быть? Чье просветительство? Ведь он только пионер», — подумал Пахарев и сказал:

— Дух борьбы закаляется в чистой борьбе без примеси глумления над личностью, над достоинством, даже хотя бы и капиталиста. Средства борьбы должны быть чистыми, честными, иначе они развращают душу самого борющегося с богатыми. Мы за чистые средства борьбы, а то так-то, будучи неразборчивыми, мы потянем за собой и всех любителей подебоширить и пограбить… Понятно?

— Это мне папа рассказывал, как они в Октябре боролись со скупщиками, а в это время воры грабили склады и лавки. Так жуликов расстреливали на месте…

— Ну вот видишь. Установку дал Ленин. Он сказал, что во время подобных революций жуликов всех мастей надо приравнивать к самым заядлым контрреволюционерам…

— Да, папа мне это говорил не раз. Это правильная установочка. Это я одобряю.

— Дети за отца не ответчики — это тоже по Ленину. Ленин принимал в партию даже из нетрудовой семьи того, который порывал с отцами и искренне хотел служить революции.

— Ага, порывал с отцом все-таки, а ведь Портянка не порвала с отцом.

— Не знаем, что будет с ней, когда она вырастет. Ее, кажется, Анютой зовут?

— Какая там Анюта. Анка-банка.

— Ну почему — банка. Просто Анна.

— И Анной не зовут. Нет, я буду всегда звать ее Портянкой. Ее все так зовут. Сама фамилия указывает на буржуйский дух, нехорошее, позорное даже.

— Конечно, твоя фамилия — Светлов — как будто лучше… Но все фамилии произошли от прозвищ… Светлов — от «света». Была, например, толстая женщина, стали графы Толстые, владели городом Шуя — стали Шуйскими, был дед косолапым — стали Косолаповыми… Я дам тебе книжку о фамилиях, прочитай, тогда увидишь, что и в фамилии Портянкиной нет ничего позорного или нечестного… С фамилией мы связываем качества ее носителя. Пушкин — звучит гордо и величаво. А если бы был он не поэт, а захудалый мещанин и даже дворянин, то Пушкин звучало бы очень прозаично, как звучит Оружейкин, Пистолетов, Двустволкин…

Женька запрыгал от удивления, учитель разбудил его любопытство.

— Эту книжку вы мне, Семен Иваныч, сейчас же дайте. Вот здорово, никогда не думал, что это так просто получилось…

Пахарев сходил в обществоведческий кабинет, достал из шкафа книжку о происхождении фамилий и дал ему. Он сознательно отвлек внимание ученика, заронил в нем серьезное сомнение в истинности своего поведения в отношении Портянкиной, расположил его к себе и теперь уж приступил к той части разговора, из-за которого и оставил Женьку после классов.

— Давай уж поговорим, кстати, обо всем, — сказал Пахарев. — Помнишь, ты на уроке задал мне вопрос о мировой революции? Почему она не наступает? Что ж, разговор начистоту, никому про него и не скажем… Что не ясно мне, ты объяснишь, что не ясно тебе, может быть, я объясню. Только имей в виду, и учитель не все знает… Все знает, что можно пока знать, только сама Академия наук в целом.

— Это я понимаю, человек еще не настолько овладел наукой, чтобы все знать… И кроме того, он сам часть природы, значит, ограничен и историей и самой природой… Да ведь и вопросов очень много поднято, за всем не угонишься…

— Ну вот и хорошо, что ты это понимаешь… Очень хорошо. Значит, ты интересуешься мировой революцией?

— Даже очень страдаю, что так долго не наступает, да не я один страдаю, а поумнее и поученее меня есть…

— Есть, есть! Это справедливо.

— Революцией мировой все интересуются, — явно оживясь и даже волнуясь, начал Женька. — Кто еще не стал перерожденцем. Он живет ею, от нее нам — никуда. Если ее не будет, то, Семен Иваныч, это — тупик… Предательство нашей революции со стороны тех, кто ее тормозит и не хочет… Уж это точно доказано…

— Доказано?

— Есть книги… Даже я одну видел: «Философия эпохи» называется и «Уроки Октября».

— А если затянется мировая революция, то что, по-твоему, надо изменить у нас в существующих порядках? — спросил он Женьку.

— В первую очередь не у нас надо менять, а за границей, — ответил Женька, подперев голову кулачком и пронизывая учителя острым взглядом жгучих, как уголья, глаз. — В других странах немедленно ввести наши порядки. Немедленно.

— А почему уж вот это непременно надо?

— На одной улице или в одном уезде социализма не построить, — выпалил Женька, как по-писаному.

Точно молотом по голове ударила Пахарева эта специфическая фраза, ее трепали все оппозиционеры…

— В первую очередь, значит, ты думаешь, надо порядок там, за границей, менять. А во вторую очередь?

— Во вторую очередь у нас. Мы на краю гибели вследствие неправильной нашей внутренней политики.

Цепкая память Женьки почти полностью и с предельной точностью воспроизводила крылатые слова профессиональных политиков, сохранившие весь свой аромат раскольничества. Пахарев молчал, пораженный тем, какие мысли гнездились у детей.

Воодушевленный тем, что с ним на равных беседуют умные люди на темы самой острой злобы дня и что он может взрослых смело оспаривать, Женька, уж вовсе распалясь от успеха, продолжал:

— Уж это факт, Семен Иваныч, что мы не сумеем справиться с внутренними трудностями из-за нашей технической отсталости, если только не спасет нас мировая революция…

Учитель нарочно умолк, потому что видел, как ученик разошелся вовсю:

— Петроград — гордость мировой революции, застрельщик выступлений революционного пролетариата — первый заявил об этом… Надо следить, Семен Иваныч, за мировыми событиями… Мы накануне великих сдвигов истории…

Эта книжная фраза явно изобличала источник, тот источник был Петеркин.

— А что, Женя, так уж, думаешь, и пропадем мы, если не случится всемирная революция, и это при всем том, что мы имеем такой закаленный в подвигах пролетариат?

— За пролетариат ничего не скажу, не похаю его. Но наша система его погубит…

Учитель задумчиво молчал. Ученику было лестно и приятно, что даже вот преподаватель обществоведения — и он не находит аргументов, чтобы опровергнуть собеседника… Женька еще больше осмелел:

— Мы определенно погибаем от нашей азиатской технической отсталости, это очевидный факт… если не подоспеет международная пролетарская революция…

— А если мы станем сами революцию укреплять…