Кисмет - Люк Треджет

— Черт!

— Извини, — роняет Джефф. — Хотел обогнать грузовик, но вовремя спохватился.

— Сиденье запачкалось, — говорит она, вытирая ладонью темное пятно между ногами.

— Не беспокойся, Дмитрий не рассердится, это ведь всего лишь «фольксваген».

Анна находит в сумке салфетку и трет пятно, но скоро бросает это безнадежное занятие и откидывается на спинку сиденья. Ландшафт за окном меняется; череда зеленых холмов справа заканчивается, и теперь машина едет вдоль блеклых лугов — начинается равнина Солсбери.

— А кто это — Димитрий?

— Дмитрий. Не «Дим», а «Дм», — Джефф произносит «д», потом тянет «м». — Он программист.

— Русский?

— Армянин, — объясняет Джефф, и Анна понимает, что сейчас последует очередная тирада. Сняв левую руку с руля и сопровождая свои слова резкими движениями — как будто он рубит воздух, — Джефф говорит, что немало где побывал, но считает армян самым умным народом в мире. — Это страна выдающихся шахматистов, ракетостроителей, могучих умов.

Анна интересуется, как они познакомились; Джефф отвечает не сразу.

— Мы вместе работаем. Над проектом.

— О, — произносит Анна, чувствуя, как машина наскакивает на кочку. — Твой проект.

Следует напряженная тишина, которая воцаряется всякий раз, когда упоминается проект Джеффа. Анна борется с желанием обвинить его в том, что он не доверяет ей; это так неприятно! Теперь в машине звучит афробит, и согласно логике развития композиции певец начинает завывать.

— Я расскажу тебе позже, — обещает Джефф. — Мы уже близки к успеху. Не хочу показывать тебе незаконченную работу. Потерпи буквально несколько дней.

Анна вздыхает, смотрит в окно и напоминает себе, что у нее тоже есть тайны. И скрывает она не частности, а важнейшие, существенные обстоятельства своей жизни. Джефф не знает о Пите и о драме, разыгравшейся в день ее рождения, но это к лучшему; будь он в курсе, факт существования у Анны некоего бойфренда повлиял бы самым негативным образом на их беспечную болтовню, отягчил бы добродушное общение, которое лежит в основе этих новых отношений. Все остальное — их бывшие партнеры, семьи, личные предыстории, работа, друзья — кажется ничего не значащим соглашением с внешним миром, всего-навсего фоновым шумом. При этой мысли Анна немедленно прощает Джеффа, и ее тянет наклониться к нему и поцеловать покрытую темной щетиной щеку. Но ему скорее всего не понравится, если его станут отвлекать от дороги, поэтому Анна в знак того, что она не дуется, говорит, что хотела бы съездить в Армению.

— Правда? Почему?

— Без особой причины. Просто потому что есть такое место. Ради разнообразия. Как ты сказал, отпуск — это настроение, а не место назначения. Я бы с радостью поехала куда угодно: в Армению, Гонконг, Нью-Йорк, — она переключается на чтение надписей на дорожном знаке, который вырастает впереди. — В Андовер, Солсбери, Йовил, Тонтон.

— В Йовил?

— Куда угодно. Счастье — это само путешествие, а не его конечная цель. По крайней мере, так пишут на открытках.

— Будь осмотрительна в желаниях, — предупреждает Джефф, включая левый поворотник.

Ей кажется, что он шутит, но тут Джефф сворачивает на съезд к шоссе А303. Анна смеется и пожимает плечами:

— Именно этого я и жду. Увези меня куда-нибудь.

Какое-то время она думает, что они направляются в Йовил или что Джефф вообще еще не выбрал точку назначения, но после того как они проезжают Стоунхендж, он вытаскивает из кармана сложенный листок бумаги, передает его Анне и просит указывать путь. В два часа дня они петляют по невероятно узким улочкам деревни под названием Пилтон — Джефф проезжает слишком близко к припаркованным автомобилям и задевает наружные зеркала. Схема выводит на дорожку между вспаханными полями, и наконец машина со скрипом останавливается на гравийной подъездной дороге у фермерского дома из красного кирпича.

— Вуаля, — говорит Джефф. — Ты упомянула, что хочешь что-то похожее на Сомерсет-хаус. Вот тебе дом в Сомерсете.

Доставая ключ из-под большого цветочного горшка, он объясняет, что дом принадлежит его подруге. Анна проходит за ним внутрь и оглядывает просторный первый этаж, восторгаясь современной плитой в кухне, камином в гостиной и верандой с видом на холм Святого Михаила; на его вершине высится средневековая башня, похожая, по мнению девушки, на материковый маяк. У стены она замечает длинный ряд туристических ковриков, а на телефонном столике — кучу брошюр, посвященных пилатесу, музыкотерапии, трансцендентальной медитации.

— Что это за место? — Анна повышает голос, чтобы Джефф услышал ее из кухни. Он чем-то позвякивает, видимо, разливает напитки.

— Один из центров йоги, которыми занимается моя подруга. Сейчас она в Таиланде.

— А ты и правда хиппи, Джефф!

Он смеется:

— Пусть так, если тебе от этого легче. Мы привыкли на все навешивать ярлыки. Мир слишком хаотичен, слишком кипуч для нашего понимания, вот мы и маркируем все на свете, чтобы легче жилось: то, что мы любим — классное, модное, выгодное, — выдвигаем вперед, а то, что не любим — бездомных, депрессию, болезни, — отодвигаем на задний план.

Джефф продолжает в том же духе; и все-то у него сводится к идеологии. Анна решает потихоньку улизнуть, пока он произносит эту речь, как она сделала в Сомерсет-хаусе: забавно оставить его проповедовать без слушателей. Это стало для нее приятной традицией.

На верхних этажах — комнаты на одного, на двоих с одной кроватью, на двоих с двумя кроватями, комнаты с примыкающими ванной и туалетом и одно помещение без мебели, вероятно, освобожденное для предсказаний или медитации или просто находящееся в процессе ремонта. Анна выбирает комнату, похожую на хозяйскую спальню, с большими окнами, обращенными на коричневые поля, расстилающиеся, подобно океану, до мерцающего мглистого горизонта. Она сбрасывает балетки, снимает джинсовые шорты, стаскивает майку, лифчик, трусы и забирается под прохладную простыню, ожидая, когда ее найдут.

Обычно секс с Джеффом утонченный, почти тантрический, но сегодня, может быть, из-за боевого духа, который он приобрел, пока вел машину,