Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

– Божье Ничто, а почему нужны именно кости…

– А ты бы предпочёл органы? – шутит царапина. – Печень, почки?

– Фу! – морщится мальчишка. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Видишь ли, малыш, древние полагали, что кости мёртвых сакральны и обладают магической силой. Душа живёт в костях, и, поедая их, можно воскресить покойного внутри себя. Для многих архаичных культур ритуал перехода мертвеца из человеческого мира в мир духов длится ровно столько, сколько продолжается гниение. Скелет – окончательное, как бы ноуменальное тело, которое принадлежит не покойнику, а предку – чуру или ману…

А Косте уже неинтересно слушать, он читает по сторонам: Свиридов, Тепляковы, Коровашко, Латынин, Гладилин, Тихомиров, чудики Бисмарк и Решето. Ну как можно жить на свете с фамилией Решето?!

– Божье Ничто, а если на этом кладбище нет Коменданта, что тогда?

– Попытаемся заключить алхимическую помолвку с какой-нибудь женской оболочкой.

– Что ещё за помолвка?!

– Тебе нужно будет выбрать мёртвую невесту, которая в качестве приданого окажет нам услугу – сопроводит к могиле праведника. Если таковая, конечно, тут имеется…

– Я же ещё школьник! – почему-то пугается Костя; это при том, что некоторые одноклассницы ему нравятся и волнуют. – И я не хочу жениться, тем более на мёртвой!

– Господи Иисусе! Это же помолвка, а не брак! Протокол о намерениях, обещать – не значит жениться! И что ты как маленький заладил: не хочу, не хочу! Есть такое слово – надо! Ведёшь себя как девчонка капризная! Мы так никогда не найдём могилу!

– Будешь обзываться, рукав раскатаю вниз, и тебя вообще слышно не будет!

– Испугал, – фыркает Божье Ничто. – Я у тебя в голове говорить стану, а не снаружи.

И вдруг:

– Мальчик!.. Тебе нужна невеста? – шелестит невесомый голос.

– Божье Ничто! – лепечет Костя. – Ты это тоже слышишь?

– Тсс! – предостерегающе цыкает царапина. – Не спугни!..

– Милый мальчик! – продолжает всё тот же шелест. – Возьми меня! Я молода и прекрасна!..

Косте кажется, что на шаг позади следует нечто. Если скосить глаз, можно заметить подобие прозрачного кокона или тени. Но если обернуться – никого, пустая аллея.

– Что это значит, Божье Ничто?!

– Комендант принял дары! – тихонько отвечает царапина. – К тебе клеится оболочка…

А голосок нежно нашёптывает:

– Однажды я была невестой и матерью. У меня даже родился удивительный сын…

– Божье Ничто!.. – бормочет Костя. – Почему она так странно говорит?

– Нормально. Просто с армянским акцентом…

– Мальчик, как тебя звать?

– Костей! А вас?

– Ах, у меня самое красивое на свете имя! – смеясь, отвечает шелест. – Линда-Барбара!.. Я так мечтаю выйти замуж! Я тебе обязательно понравлюсь! Мой прежний жених обожал меня! Он был знаменитый на всю страну диктор. Учил таким смешным скороговоркам, чтобы исправить произношение: «Хачапури хочет хач! Хачапури хочет хач!»…

– Уточни про могилу! – советует царапина. – Только по-взрослому, не как ребёнок!..

– А вы не в курсе, уважаемая Линда-Барбара, тут случайно не покоится какой-нибудь праведник неподалёку? – церемонно спрашивает Костя.

– Ах, не знаю!.. Хачапури хочет хач!.. – заливается голос. – Мальчик Костя, тебе нравится, как я говорю!? О, я могла бы работать в Останкино, если бы не умерла!.. Рассказывала новости про заводы и комбайны. Или в красивом платье стояла с указкой возле карты ветров и осадков. Но я трагически погибла, милый мой Костя… – и горько плачет.

– Спроси, что с ней случилось! – подсказывает Божье Ничто.

Шелест волнуется:

– О, безжалостные карандаши выбили свет из моих глаз!

– Тыкальщик! – вскрикивает Костя. – Это он вас убил!

– Ошибаешься, милый мальчик Костя! Тыкальщик не мог меня убить. Этот добрый и мудрый старик давно мёртв. Хочешь покажу, где он покоится. Мне так нравится отдыхать возле его монумента с золотой гравировкой мирного атома и ордена Ленина. Там написано: «ТЫКАЛЬЩИК НАТАН АБРАМОВИЧ. 1906–1971». От этой могилы исходит приятное свечение и тепло. Зимой я прихожу туда греться…

– Костя! – настораживается Божье Ничто. – Мы, кажется, у цели!..

Металлический перестук всё ближе. Вдруг резко затих и чётче слышны голоса. Не призрачные, а вполне земные, реальные. Костя сворачивает с аллеи на тропинку.

– Господи, что это! – жалобно вскрикивает Линда-Барбара. – Ах, вандалы!..

За поворотом ни куста, ни деревца – открытая кладбищенская панорама в лучах осеннего солнца. Памятники такие же серые, как панельки в Костином микрорайоне. Тянутся на сотни метров. Где-то совсем вдалеке забор, а за ним трасса и город, поразительно похожий на кладбище.

Мальчишка видит зелёную оградку могилы и свороченный памятник. Впрочем, осквернители проявили аккуратность, гранитная плита не просто повалена, а уложена на брезентовое полотнище. Земля разрыта – два внушительных бархана глинозёма вперемешку с песком.

Костя, как ни косит глазом, не видит за своей спиной прозрачного кокона. Должно быть, Линда-Барбара бежала прочь от невыносимого зрелища. Либо до постсмерти испугалась опасных незнакомцев, что разворошили любезную ей могилу.

Только это никакие не вандалы, а честные труженики кладбища. Закончили работу, стоят да покуривают. Они больше напоминают заводских слесарей, чем могильщиков. Сипловатые, чуть испитые, но крепкие дядьки в синих спецовках. В бархан воткнуты лопаты. Рядом с разобранным цоколем памятника гроб – точно причаленная к песчаному берегу утлая лодчонка.

Казалось, общаются, а они поют на мотив «Вот кто-то с горочки спустился»:

Четыре главных русских слова,

Философический итог

И трансцендентная основа:

Земля, Пшеница, Смерть и Бог!..

Один из могильщиков приметил Костю и пихает локтем товарища.

– Земля-а, Пшеница-а-а… Кхм!.. – оборвав рефрен, тот разглядывает чудаковатого мальчишку с пустой авоськой.

Они как братья-близнецы. Даже одеты одинаково. Хотя выражения лиц разные: первый весёлый, второй какой-то сентиментальный.

– Поздоровайся с ними!.. – подсказывает Божье Ничто.

– Общий привет! – послушно произносит Костя. – В смысле, здравствуйте!

Из-под нахлобученной кепки насмешливый прищур серых глаз. От них лучиками расходятся морщинки. Говорит, а к губе прилип дымящий окурок.

– Чего потерял, малец?

– Погоди… – Второй могильщик одёргивает напарника и тоже обращается к Косте: – Ты, часом, не из Тыкальщиков? Родственник? – кивает на плиту.

Если привстать на цыпочки, можно разглядеть гравировку атома и ордена. Позолоченные буквы тоже видны.

– Нет, я просто Костя…

– Ясно, – печально улыбается второй. – Подумалось, может, внучок Абрамыча в гости пожаловал, деда-орденоносца навестить. Пришлось бы тебе соболезновать. У Тыкальщиков, понимашь, в семействе двойное несчастье.

– Это вы памятник повалили? – Костя бегло изучает плиту, обшарпанный, с налипшими комьями глины гроб.

– Мы. Только не повалили, а демонтировали, – поправляет первый.

А второй поясняет:

– Скончался вчера сынок Тыкальщика. Звали Ефимом. А мамаша его, которая, стало быть, вдова по совокупности заслуг, как узнала, что чадо их общее на тот свет отправилось, тотчас от горя померла.