Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил

казался ей барабаном револьвера. Она сказала управляющему, что будет, как обычно, в Нью-Йорке в среду и хочет договориться с ним о времени встречи в театре, чтобы предложить его вниманию сногсшибательную идею, которая может оказаться сенсационной.

Сначала она думала взять с собой Пьеро. Благодаря бойкости языка, он обладал даром убеждения и, без всяких сомнений, мог произвести впечатление на людей в Нью-Йорке. Но поскольку его поведение было непредсказуемым, их могли принять за лунатиков. А она знала, как себя вести с сильными мира сего.

Уже на следующее утро Роза пошла на вокзал и купила билет до Нью-Йорка. Просто так – взяла и купила! Она показала билет проводнику, и тот проводил ее в купе. Она села у окна. Рядом с ней сидели двое мужчин, а напротив еще трое. Она положила на верхнюю полку небольшой чемоданчик со сменой смена белья, бутербродом с огурцом и тем самым изначальным планом, который она набросала карандашом.

Поезд отошел от монреальского вокзала. Звук его движения напоминал стук пишущей машинки, он постепенно становился все более уверенным, удары по клавишам ускорялись, чтобы поспеть за полетом мысли. Поезд переехал через мост, все дальше отъезжая от того места, где Роза провела всю свою сознательную жизнь. Утесы из осадочных горных пород, громоздившиеся вдоль железнодорожных путей, казались оторванными кусками разных обоев. Она поражалась себе самой. Она улыбнулась себе, глядя в небольшое зеркальце в туалете вагона. Даже если ей ни о чем не удастся договориться в Нью-Йорке, выдающимся достижением станет сам по себе тот факт, что она просто увидит этот город.

Когда она сошла с поезда на большом центральном вокзале Нью-Йорка, ее поразил раскинувшийся вверху арочный потолок. Создавалось впечатление, что она оказалась внутри воздушного шара.

Представить себе Нью-Йорк по фотографиям невозможно. Каждое здание оказалось прекрасно само по себе. Сбоку по домам, украшенным самой разной фигурной каменной кладкой в форме листьев, вьющейся лозы и волн, поднимались чугунные лестницы. Верхнюю часть одного строения украшали многочисленные горгульи и всякие скульптуры, которых было больше, чем на всех домах целого квартала в Монреале. Роза заглядывала внутрь выложенных золотистой плиткой вестибюлей зданий; у их парадных подъездов стояли швейцары в небольших шапочках. Улицы кишмя кишели мужчинами в деловых костюмах. В витринах магазинов красовались женские перчатки к любому случаю, на любой вкус. Отовсюду виднелись шпили многочисленных церквей и соборов, упирающиеся в небеса и бросающие вызов норовившим в них ударить молниям.

Она вышла на Бродвей, где множество вывесок отвлекали ее от того, чтобы взглянуть вверх, на громады домов. Повсюду переливались неоновые огни рекламы, изображения пританцовывающих девиц в соблазнительных позах подсвечивались лампочками бегущей строки. Было очень шумно. Шум этот возникал внезапно, без всякого предупреждения. Создавалось впечатление, что он исходит от детей. Как будто все дети вышли на балконы и одновременно стали стучать кастрюлями о сковородки. Или все младенцы в мире взяли свои погремушки и принялись ими энергично трясти. Шум стоял такой, словно за углом проходил нескончаемый парад. Во всем этом шуме Нью-Йорка слышалось что-то радостное.

От избытка царившей повсюду активности так содрогалась земля, что чувствовалась ее вибрация. Роза поняла, что это ощущение вызвано биением сердец всех здешних людей. Все тут были в восторге от того, что их сердца бьются быстрее и звучнее, чем в любом другом месте мира. Ее сердце в грудной клетке стучало с особой силой. Чувство было замечательное. Кровь по жилам текла стремительно, прибавляя смелости.

Оказавшись в новой, незнакомой обстановке, Роза легче и яснее думала. Какой это чудесный мир! Он ее поразил. Люди всегда больше склонны к дурному, чем можно себе представить. И удивляться они способны сильнее, чем можно себе вообразить. Характер людей в Нью-Йорке в немалой степени формируется под воздействием этого города. Какая же, собственно, разница между ними и ею? У них есть глаза и руки. Они обладают воображением. По ночам они спят, в уме переживают забавные приключения. В уме возможно все.

Но и здесь повсеместно проявлялось воздействие кризиса. Ведь именно тут возникла Великая депрессия. Львиная доля экономики Монреаля зависела от экспорта в Соединенные Штаты, а потому служила как бы зеркальным его отражением. И если американцы были несчастны и убоги, монреальцы становились такими же. Проходя мимо очереди людей, стоявших за бесплатной похлебкой, Роза отметила, что никогда в жизни такого еще не видела. Очередь тянулась через целый квартал. Она не нашла ни начала ее, ни конца.

В очереди стояли мужчины, бросавшие косые взгляды из-за поднятых воротников небрежно накинутых пальто. Они глядели на мир враждебно и злобно от стыда, потому что любой прохожий мог смотреть на них свысока. Избегая прямо взглянуть им в глаза, Роза ускорила шаг. Мужчин учили гордиться собой, идти в мир и достигать в нем успеха. А депрессия их оскорбительно унижала. Что же касается женщин, им внушали, что они никчемны и несостоятельны, поэтому бедность и нужду они не воспринимали как личное оскорбление.

Роза прошла мимо тринадцатилетней девочки с чумазым лицом в голубом платье. Она сидела, подложив под себя ногу с выпирающей коленкой, прислонившись к стене, и курила сигарету. На коленях ее краснели болячки, смахивавшие на клубнику. Ее бежевая шляпка походила на неподнявшийся пирог. Она с безразличным видом пускала изо рта колечки дыма.

Роза договорилась о встрече в театре «Новый Амстердам». Он и снаружи производил внушительное впечатление, но стоило зрителю переступить через порог, как у него просто дух захватывало. Она бросила взгляд в зрительный зал. Скругленный потолок был покрыт выемками в форме звездочек, внутри каждой из которых помещался какой-то рисунок. Вокруг авансцены расположились небольшие арки, что делало ее похожей на печенье к чаю. Занавес зеленого бархата по нижней кромке украшали огромные золотые кисти, которые можно было принять за отстриженные в африканских саваннах львиные гривы.

Театры подобного типа позволяли зрителям демонстрировать свои самые модные наряды и ослепительные драгоценности. В заведениях такого рода можно было появиться даже в диадеме. На самом деле, ни один наряд не мог здесь произвести впечатление слишком роскошного. По вечерам гардероб тут полнился самыми разными шубами и меховыми манто, уподобляясь очереди медведей, стоявших за бесплатной едой.

Роза прошла по узкому коридору с белыми стенами и поднялась по лестничному пролету в кабинет управляющего. Им оказался огромный толстяк, наполнявший собой стоявшее позади письменного стола деревянное кресло. Надевать пиджак он даже не собирался. Он только чуть подался вперед, протянув Розе пухлую руку, которую ей пришлось пожать. На нем были белая рубашка и фиолетовая жилетка,