Конвой - Станислав Васильевич Вторушин

— Ты же видишь, что с ним говорить бесполезно, — произнес Иван Спиридонович, демонстративно отвернувшись от офицера. — Он не только собаку спустит, он из автомата пальнуть может. С народом расправляться они научились.

Офицер с откровенной брезгливостью посмотрел на стариков и, цвиркнув сквозь зубы слюной, отвернулся. Иван Спиридонович головы не опустил, тоже повернулся и с достоинством пошел назад к мосту. За ним, опустив плечи и тяжело дыша, засеменил Долгопятов. Поравнявшись с Иваном Спиридоновичем, он сказал:

— Зря ты ушел. Он бы все равно сознался, что строят.

— Зону строят, — произнес Иван Спиридонович. — А если хочешь подтверждения, спроси у Клюкина.

Долгопятов засопел и опять потянулся за платком. Он и сам понимал, что на месте фабрики строят колонию. Самое обидное было то, что Долгопятов не видел возможности этому воспрепятствовать.

— К Клюкину идти действительно надо, — после некоторого раздумия сказал Долгопятов. — Городской голова на такую стройку должен спросить разрешение у народа.

— Кто кого сейчас спрашивает? — ответил Иван Спиридонович, на которого вдруг накатилось такое безразличие, что не хотелось даже разговаривать. — Помнишь последнюю фразу в «Борисе Годунове»: «Народ безмолвствует»?

— Когда безмолвствует, это плохо, — согласился Долгопятов.

— Не просто плохо, — поправил его Иван Спиридонович. — Страшно. Давным-давно сказано, что все предательства и убийства на земле существуют только с молчаливого согласия равнодушных.

— Почему же они молчат? — спросил Долгопятов.

— Потому что рабы, — ответил Иван Спиридонович. — Готовы жить в унижении, только бы их не трогали.

Друзья подошли к речке. Навстречу им от кромки воды поднимались пацаны с удочками. На кукане у каждого висело десятка по два отборных пескарей. Долгопятов пропустил их вперед и, когда они вышли на тропинку и направились к мосту, спросил:

— Другой рыбы здесь нет, что ли?

— Чебаки есть, — не оборачиваясь, сказал пацан, что шел сзади. — Только сегодня они не клевали.

От жары, нервной перепалки с будущими конвоирами и быстрой ходьбы Долгопятов устал. Подойдя к мосту, он стал останавливать машины, чтобы не идти пешком по изнуряющей жаре. Две легковушки пронеслись мимо, не обращая на него внимания.

— Брось ты это занятие, — сказал Иван Спиридонович. — Дойдем потихоньку, ничего тебе не сделается.

В это время за их спинами раздался скрежет тормозов, и длинный шлейф пыли, двигавшейся за грузовиком, накрыл дорогу. Иван Спиридонович замахал перед лицом ладонью, обернулся. Из кабины высунулся его сосед Генка Савельев. Открыв дверку, он крикнул:

— Садитесь, подвезу!

Долгопятов, несмотря на свой внушительный вес, быстро взобрался на ступеньку и исчез в кабине. За ним залез Иван Спиридонович.

— Что это вас занесло в эти края? — спросил Генка, трогая машину с места.

— Ходили смотреть на стройку, — сказал Иван Спиридонович.

— И что же там строят? — поинтересовался Генка, не отрывая взгляда от дороги.

— Тюрьму.

— Да ну? — удивился Генка. — На нашей фабрике и тюрьму?

Ивану Спиридоновичу пришлось рассказать все по порядку. Генка нахмурился, долго молчал, потом сказал:

— Мы все только на эту фабрику и надеялись. Думали: на ней какое-нибудь производство откроют. А если ее заберут под тюрьму, где же людям работать?

— В тюрьме и работать, — ответил Иван Спиридонович.

— Параши таскать? — повернувшись к нему, спросил Генка.

— Может, и параши.

— Ну, уж увольте, — Генка сердито крутанул баранку. — Пусть их таскают те, кто строит.

— Их не заставишь, у них власть, — спокойно возразил Иван Спиридонович.

— В гробу бы я видел такую власть, — резко произнес Генка. — Зарплату уже три месяца не получал.

— Ты что кипятишься? — спросил Иван Спиридонович. — Ты же сам голосовал за них.

Генка стрельнул по нему взглядом и отвернулся. Было видно, что на власть он затаил глубокую обиду. Машина подъезжала к школе.

— Притормози, я выйду, — сказал Иван Спиридонович.

Генка остановил машину. Долгопятов тоже решил выйти. Ему показалось неудобным оставлять Ивана Спиридоновича одного.

— Если что надумаете, я с вами, — сказал Генка, закрывая кабину.

В его словах слышался особый подтекст. Иван Спиридонович посмотрел на его нервное лицо, и ему показалось, что Генка готов пойти на самые крайние меры. По всей видимости, его нелюбовь к власти требовала эмоционального выхода.

— В школу-то зачем? — спросил Долгопятов, отряхивая пыль с одежды, когда они снова оказались на обочине дороги.

— С учителями поговорить надо, — сказал Иван Спиридонович. — Если будем все заодно, может, что-то и сделаем.

Учительская была полна народу. Екатерина Ивановна собрала учителей перед летним отпуском. Такие собрания были и во времена Ивана Спиридоновича. На них подводились итоги года и обсуждались мероприятия на лето. Сейчас обсуждение, по всей видимости, закончилось, учителя разговаривали между собой. Хомутов, навалившись спиной на косяк, расслабленно сидел на подоконнике раскрытого настежь окна и курил. Леночка Былинкина жестикулировала, объясняя что-то учительнице литературы. При виде Ивана Спиридоновича все замолчали и повернулись в его сторону. Он сделал шаг от двери и огляделся, ища глазами свободный стул. Но вдруг раздумал садиться и остался стоять у входа. За его спиной встал Долгопятов. Иван Спиридонович тяжело вздохнул и, глядя на Екатерину Ивановну, сказал:

— Так ты знала, кого будут хоронить на новом кладбище?

Она, по всей видимости, ожидала этого разговора и заранее готовилась к нему. Опустив голову, Екатерина Ивановна тихо, но так, чтобы слышали все остальные, произнесла:

— Мне очень жаль, Иван Спиридонович. Но поверь, я сделала все, что могла.

Учителя сразу поняли, о чем идет речь, в комнате наступила неловкая пауза. Леночка Былинкина, решив заступиться за директора, громко произнесла:

— Претензии не ей надо предъявлять, а администрации города.

Иван Спиридонович никогда не считал Былинкину серьезным человеком, хотя она и была милым, очень симпатичным существом. И то, что она первой высказала свое суждение, не удивило его. Люди серьезного ума прежде, чем говорить, думают. Было странно, что так долго молчали остальные. Ведь дело вовсе не в том, что Иван Спиридонович похоронил жену не там, где хотел. Новое кладбище уравнивало всех жителей города с преступниками. Пусть даже и после их смерти. А это уже другая мораль. Люди, воспитанные на ней, будут иметь совсем иные нравственные устои. Учителя не могли