Остров Свободы - Борис Геннадьевич Цеханович

Командир батареи подобрал, показал маршрут движения, провёл занятие – как нажимает на кнопку дверного звонка и как докладывает командиру. Типа: – Товарищ полковник, полку объявлен сигнал – «Вас вызывает 101». – Всё вроде бы предусмотрели, но не учли того, что дверь может открыть не полковник Кривулькин в полной форме, а его жена в домашнем халате. Так оно и произошло.

Жмёт боец на кнопку звонка. Приготовился оттарабанить заученную фразу, а дверь открывает жена командира в бигудях, в цветастом халате и сигаретой в руке. Что говорить командиру он знает – А вот что жене командира? Да ещё когда она в непонятных херовинах на голове и в чересчур откровенном домашнем одеянии.

Боец помялся перед дверьми под вопросительным взглядом женщины, соображая, что ей сказать, и бухнул.

– Ты что ли баба нашего Кривулькина?

Женщина оказалась с юмором и спокойно ответила: – Да, я его баба. А что передать мужику, а то он в ванной моется.

– Ну…, тогда скажи своему мужику, что его там кто-то вызывает… Какой-то 101… А так наверно, Тревога…

Командир потом на совещании смеялся: – Я, товарищи офицеры, чуть с ванны не выпал, когда это услышал.

Примерно тоже самое произошло и с полковником Затынайко, только под другим соусом. Комбриг и его замы жили в отдельных касах. А тут один зам ушёл в Союз первой баркой, а его заменщик должен был прийти третьей. И на время вот этого перерыва на охрану касы посадили туда молодого бойца, прибывшего с первой баркой и естественно ничего и никого не знающего, кроме своего командира отделения, да ещё взводного. Определили ему там комнату, кровать и он там жил и охранял. Единственно, кушать приносили в котелках. И в один прекрасный день забыли принести обед и ужин.

А на следующее раннее утро командир бригады вышел на улицу в шортах, сладостно потянулся и непонятно почему решил пойти посмотреть – Как охраняется каса зама? Не успел он дойти до касы, как над забором появилась голова бойца.

– Здорово, мужик. Вижу по лицу что русский….

– Здорово, здорово, русский и даже местный…, – принял навязанные правила разговора комбриг.

– Во.., отлично. Меня Серёга зовут. А тебя как?

– Александр…

– Длинно, ничего если я тебя Сашей буду звать?

– Да ничего. Ну, как тут тебе?

– Да нормально. Вот только жратву не принесли вчера – ни обед, ни ужин, а жрать хочется. У тебя дома ничего нет пошамать?

– Да есть. Принести что-нибудь? Так я сейчас…

– Погоди…, погоди…, Саша. Ты курева ещё подбрось и книжку какую-нибудь по интересней, а то скукотищааа….

Через десять минут комбриг выложил на стол перед бойцом кучу деликатесов, полблока цивильных сигарет, чем несколько смутил бойца: – Ну, зачем ты так много принёс? Мне ведь чуть-чуть, только червячка заморить. Вот эту консерву возьму, а это неси обратно. А вот за сигареты и книгу спасибо….

– …И вот, товарищи офицеры, солдат только тогда решил поесть, когда я с ним сел кушать. Блин, я полковник, чуть не прослезился, когда солдат кушал, стараясь не показать, как он голоден. Ну, выходи сюда перед строем командир РМО. Сейчас с тобой разбираться за этого солдата буду….

Капитан как ужаленный в задницу потом бегал по бригаде, пока комбриг не ушёл в Союз. А вместо яркого и решительного Затынайко, пользовавшегося заслуженным авторитетом у офицерского коллектива, пришёл полковник Меркурьев, которому довольно тяжело придётся завоёвывать авторитет после старого комбрига.

….. Разморённый послеобеденной жарой, я неспешно шагал по безлюдной улице в сторону бригады. Безлюдной она была только номинальной, потому что впереди катила детскую каталку жена штабного офицера, с которым и его семьёй плыли на одной барке, а это среди местных военных считалось чуть ли не кровным братством – ОДНОБАРОЧНИКИ. И если ты нуждаешься в помощи или в чём-то другом – то идёшь к однобарочнику и считалось «Западлом» не выполнить просьбу или банально отказать.

Конечно, я не ходил к нему с просьбами в штаб бригады, понимая – кто он и кто я. Но как офицер он был нормальным, без дела не ругал и не заносился как другие штабники. Нравилась мне и его жена. Приветливая, всегда улыбающуюся, слегка полноватая, но когда полнота красит женщину и придаёт особую сексуальность. Как говорят мужику – имеет «Изюминку». А после родов она ещё больше расцвела той женской красотой, которая магнитом притягивает мужские взгляды.

И сейчас она катила коляску со спящим младенцем в лёгком, просвечивающим халатике, а я идя в двадцати метрах сзади, любовался волнующей женской фигурой. Волновала она не только меня, но и сексуально озабоченного кубинца, перекаченного спермотозоидами, сидевшего в засаде в кустах. И так волновала, что кроме неё он ничего не видел – не видел и русского офицера, шедшего сзади. Только она, безлюдная улица и он – сильный и грубый мерзавец. Кубаш, пропустив женщину мимо себя, стремительно выскочил из кустов, в несколько прыжков настиг жертву и одним сильным рывком сдёрнул невесомый халатик, обнажив её полностью и обхватив сзади руками, стал грубо тискать за большие груди. Женщина на какое-то время ошеломлённо замерла, невольно позволяя извращенцу мацать податливое тело и он пользовался этими мгновениями вовсю, а я длинными прыжками стелился над дорогой в жажде мщения. В несколько секунд созрев, кубинец отскочил от неё, затрясся в экстазе и «кончил» со сладострастным стоном прямо в штаны…

Вот в этот-то пикантный момент, не останавливаясь, я обрушил удар ногой на вздувшийся в штанах бугор члена. Кубаш заверещал тонким голосом, схватился за промежность и закрутился на одном месте, а я нанёс ещё один удар, но слегка промахнулся, и он заработал лишь синяк под глазом, хотя целился по зубам. Остановился, прицеливаясь как бы лучше ему влупить, отомстив за всех наших пострадавших женщин, вот от таких уродов и застыл в изумлении. Пострадавшая внезапно очнулась от шока и, не замечая в сильных эмоциях, что на ней лишь узкая полоска плавочек, с бранью накинулась на кубинца.

– Скотина…, сволочь…., как вы уже всех задолбали…. Ты же мне порвал халат и что теперь…. Ну…., зачем было рвать халатик? Ну…, приспичило…. Гад…, я бы тебе сама показала…, – она схватила свои роскошные груди в ладони и затрясла в гневе перед ничего невидящими от боли глазами извращенца. – Смотри Сука…, смотри…. И не нужно было лапать…. Глаза открывай, сволочь…, – и пнула ногой в лёгком тапочке, ничего не соображающего от боли нападенца.

Потом развернулась ко мне