Вальс душ - Бернард Вербер

84.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: цитата Мартина Нимеллера

Мартин Нимеллер – человек, сказавший: «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ. Потом они пришли за членами профсоюза, я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог меня защитить».

Мартин Нимеллер был немецким лютеранским пастором. Когда Гитлер начинал свою политическую деятельность, он активно его поддерживал, но осознав зверства нацистского режима, он стал его решительным противником. В 1938 г. его арестовывают и заключают в концентрационный лагерь Дахау. Освобожденный солдатами союзников в 1945 г., он продолжает пасторское служение и деятельность, которую считает необходимой для мира во всем мире: принуждение палачей к раскаянию.

Эдмонд Уэллс. Энциклопедия относительного и абсолютного знания

Акт VIII

Вторник, 17-е День Апокалипсиса + 4

85.

Эжени смотрит в иллюминатор на горы внизу. Ей кажется, что она узнает берег Ионического моря, подошву итальянского «сапога», где расположен Кротон, место пифагорейской школы.

В кресле рядом с ней сидит отец, перед ними ее дед и Рафаэль, сзади ее мать и Николя. Рафаэль и он пожелали лететь с ней, а так как их роль в операции «Анти-Рейхстаг» была определяющей, Эжени не стала возражать.

– Почему ты не захотела сидеть со своим другом? – тихо спрашивает ее Рене.

– Мы больше не вместе, – отвечает Эжени, не отрывая глаз от пейзажа. – Я не могу выносить его политический догматизм.

– А ведь это он нас спас, – напоминает ей отец.

Молодая женщина пожимает плечами.

– Он левый идеалист, – продолжает свою защитную речь Рене.

– Где он, а где дух Жореса, Гамбетта, Блюма, Мендес-Франса! Они должны переворачиваться в гробах при виде того, во что превратились левые идеалисты…

Ее отец улыбается:

– Надо же, как ты торопишься критиковать ценности, которые еще не так давно сама отстаивала!

Эжени поворачивается к отцу:

– Путешествия в мои прежние жизни открыли передо мной новые перспективы. Правильнее сказать, увиденное помогло мне поверить в себя и начать думать самостоятельно, вместо того чтобы прислушиваться к речам того или иного политика. Мне вспоминается фильм Серджо Леоне «За пригоршню динамита». Там всегда побеждают одни и те же, независимо от этикетки, а те, кто хочет изменить мир, всегда проигрывают. Посмотри на нынешнюю ситуацию: диктаторов становится все больше. Вот тебе доказательство, что все манипулирование молодежью, толпами, общественным мнением приводит к власти пол потов, аятолл, ким чен ынов. В хаосе вызревают чудовища.

– Понимаю твою точку зрения. Главное – не изменять своим глубинным убеждениям.

Ее тянет курить, она плохо переносит долгий перелет. Приходится прибегнуть к дыхательным упражнениям, чтобы успокоиться.

– Ты еще мне не рассказывал, что повидал в своих регрессиях, – напоминает она отцу, чтобы сменить направление своих мыслей.

Рене отвечает со вздохом:

– Ты правда хочешь знать? Это будет длинный рассказ.

– У нас впереди много времени.

– Как я говорил, практику путешествий в прежние жизни мне открыла Опал Этчегоен, гипнотизерша, дававшая представления в своем театре-барже «Ящик Пандоры»[18]. В своей первой регрессии я угодил прямиком в Первую мировую войну, в разгар битвы при Аррасе, в самое пекло, в настоящую бойню… Поэтому я попросил Опал стереть из моей памяти это болезненное воспоминание. Она возразила, что воспоминание не стирается, но можно добавить другие, более радостные. Так она помогла мне овладеть техникой V.I.E. Я стал практиковать ее самостоятельно. Сперва я просто хотел заменить первый тяжелый опыт другим, приятным. Хотел попасть в жизнь, в которой у меня была величайшая любовь.

Эжени заговорщически косится на отца.

– Продолжай, мне очень интересно…

Он тоже смотрит в иллюминатор, как будто это помогает ему вспоминать.

– Я попал на остров, в жизнь давностью в двенадцать тысяч лет. Меня звали Геб.

– Геб? Как египетского бога?

– Я был огромным, прямо-таки великаном. Это стало ясно, когда я сравнил свой рост с деревьями вокруг: во мне было целых восемнадцать метров, я был в десять раз выше современных людишек!

– Что еще за бред?

– Многие легенды повествуют о якобы существовавшем на Земле племени великанов. Взять хотя бы титанов у греков.

– Совсем забыла ту историю!

– И если бы один только рост… Продолжительность моей жизни тоже была в десять раз больше обыкновенной: в свой восемьсот двадцать первый год я еще был как огурчик.

– Остров гигантов ростом в восемнадцать метров, живущих по восемьсот лет, – это прямо миф об Атлантиде, записанный Платоном!

Рене утвердительно кивает:

– Я тоже, очнувшись, первым делом подумал о мифической Атлантиде. Но мне запомнилось, что мы называли свой остров Ха-Мем-Птах, а город, где я жил, звался Мем-Сет. Он был столицей.

– Что там с твоей любовной историей? – торопит его Эжени.

– Всему свое время. Больше всего меня удивила моя способность общаться с ним, с этим Гебом.

– Общение со своими прошлыми инкарнациями? – удивляется Эжени. – Ты же всегда мне говорил: что прошло, то прошло, с событиями прошлого ничего нельзя поделать…

– Так я считал. Но в действительности в параллельном измерении сновидений возможен диалог.

– Что-то я не пойму…

– Люди в Ха-Мем-Птахе умели владеть своим подсознанием. Мы понимали друг друга в этом фантастическом измерении. Я предостерег его во сне о надвигающемся потопе.

Эжени задумывается.

– Ты хочешь сказать, что я тоже могла предостеречь Пифагора, что на него нападет Килон? – спрашивает она.

– Ты могла бы попробовать вступить с ним в контакт, пока он спал, пока его сознание не находилось в плену у материи, времени и пространства. Проснувшись, он решил бы, что это был просто сон. Тут требуется усилие, нужен передатчик и приемник. Наверное, атланты были лучше приспособлены двенадцать тысяч лет назад к таким играм разума, чем греки во времена Пифагора.

– Переходи уже к своей любовной истории!

– Терпение! В общем, я говорю Гебу: построй огромный корабль, чтобы спасти как можно больше людей от цунами, которое затопит твой остров.

– Ноев ковчег?..

– Геб обратился к кораблестроителю – им оказалась молодая, всего-то двухсот сорока пяти лет женщина по имени Нут. Росту в ней было семнадцать метров. Стоило нам увидеть друг друга, как случилась любовь с первого взгляда. Оба это поняли. Геб столько прожил, что накопил большой опыт жизни вдвоем. На Ха-Мем-Птахе не существовало брака, не было наших понятий обладания, собственности, не было всего этого груза. Люди оставались вместе столько, сколько ценили свою связь.

Эжени смотрит на отца с ласковой улыбкой.

– Я по-настоящему любил Нут, – продолжает