Том 7. Сухой хлеб - Андрей Платонович Платонов

– Могу, государь, я привыкши, да боюсь.

– Не бойся, служба, я люблю сказку-мороку.

– Знаем, – сказал Иван. – Да тут я тебе буду сказку рассказывать, а не ты мне… А который нынче час, государь?

Царь ответил:

– К чему тебе час? А первый будто.

– Стало быть, время! – сказал отставной солдат.

Сказал он так и вдруг воскликнул еще:

– Вода, государь, потопление! Бежим отсюдова скорей, а сказку я после тебе скажу, где сухо будет. Видишь, водополье во дворец нашло!

Не видит царь потопления, и воды нигде нету, а видит: отставной солдат тонет, захлебывается и ртом воздух поверху глотает.

Кричит ему царь:

– Опомнись, служба!

Глядь, а и самому дышать уже нечем: в грудь воды набралось, и в желудке ее полно, и в кишках переливается.

– Спасай меня, солдат!

Иван-солдат схватил царя:

– Агей, плыви бодрей!

Поплыл царь Агей. Видит он – спереди его рыба плывет. Рыба обернулась к нему.

– Не бойсь, – рыба говорит, – Агей, это я, служба твоя.

Глянул царь на себя: и он рыбой стал.

Обрадовался царь:

– Теперь не утонем.

– Нету, никак нет, – отвечает ему рыба Иван. – Живы будем!

Плывут они далее. Из дворца уплыли, по вольной воде плывут. И вдруг перед царем прочь пропала рыба Иван. Слышит только царь – кричит ему со стороны отставной солдат:

– Эй, Агей, плыви левей, а то спереди сеть, будут в ухе тебя есть!

– Услышал царь солдата, а подумать не успел – и попал он в рыбацкую сеть. Глянул царь – и рыба Иван тут же.

– Чего же теперь, служба, делать будем? – спрашивает царь.

– Помирать, государь, будем.

А царю жить охота. Забился он в сети, выскочить захотел, да сеть крепка.

Вытащили рыбаки сеть наружу. Увидел царь Агей, как один рыбак схватил Ивана-рыбу, ободрал с нее ножом чешую и в котел бросил. «Ну, – подумал царь, – с меня чешую драть не будут».

Схватил рыбак рыбу, отсек ей голову и ту голову прочь забросил, а туловище в котел положил. И слышит тогда царь голос отставного солдата:

– Государь ты наш батюшка, а где ж твоя голова?

Захотел царь Агей ответить солдату: «А кожа твоя где? С тебя чешую всю содрали! Чего же ты не спас меня, окаянный?» Да ни сказать, ни крикнуть царь не мог: вспомнил он – головы у него нету.

Ухватил царь руками свою голову. Тут опомнился он и озираться начал. Видит царь – сидит он во дворце, как всегда бывало, сидит на мягком стуле, а против него на табуретке отставной солдат Иван сидит и чай из блюдца пьет.

– Это ты, Иван, рыбой был?

– Я, государь. Кто же еще!

– А кто думал, когда у меня головы не было?

Иван говорит:

– Опять же я, государь. Некому было.

Вскричал тут царь на Ивана:

– Вон из моего царства иди! И чтоб духу твоего слышно не было, и чтоб люди мои не помнили тебя, а забыли!

Ушел от царя отставной солдат и чаю только полблюдца выпил. А царь Агей тотчас по всему своему царству приказал, чтоб никто не смел принимать в свой дом Ивана, отставного солдата.

Пошел Иван ходить. Куда ни придет, куда ни попросится – «Царь пускать тебя не велел», – говорят и ворот ему не отпирают.

Оплошал сперва Иван. Дошел он до своей родни – и родня его не признает: царь, дескать, не велел тебя привечать.

Пошел Иван далее. Что же там?

Просится Иван в избу ночевать:

– Пусти, добрый человек.

– Пустил бы, да не велено, – хозяин говорит. – А коли пущу, так разве за сказку. Умеешь ты, нет ли, сказки рассказывать?

Подумал Иван:

– Умею, пожалуй!

Пустил его крестьянин ночевать.

Рассказал ему Иван сказку. Сначала хозяин слушал без охоты: «Чего, думает, – скажет солдат! Солжет да каши попросит». Глядь – в середине сказки хозяин улыбнулся, потом задумался, а под конец сказки и вовсе себя забыл, кто он такой, – думает, что и сам он уж не мужик, а разбойник, мало того: и царь он морской, а не то просто бедный, да премудрый человек либо дурак. А ведь и нет будто ничего: сидит один отставной солдат, губами шевелит и слова бормочет. Опамятовался хозяин и просит еще сказку у солдата. Тот еще рассказал, другую сказку. На дворе уже светать начало, а солдат с хозяином спать не ложились. Иван солдат уж которую сказку говорит, а хозяин сидит напротив него и плачет отрадными слезами.

– Будет, – сказал тут Иван. – Ведь я тебе всего дела – сказку сложил. Чего зря слезы тратишь!

– Да от сказки твоей, – отвечает хозяин, – душе счастье и уму раздумье.

– А вон царь Агей рассерчал на меня, – вспомнил Иван, – прочь велел мне уйти, куда глаза глядят.

– Так тому и быть полагается, – сказал хозяин: – что царю в обиду, то народу в поученье.

Поднялся Иван с места, стал прощаться с хозяином, а тот ему говорит:

– Бери в избе что хочешь. Мне ничего теперь не жалко, а тебе в дороге, гляди, понадобится что.

– А у меня все есть, хозяин, мне ничего не надобно. Спасибо тебе.

– А не видать того, что есть у тебя!

Отставной солдат ухмыльнулся:

– А вот же и нет ничего у меня, а ты любое добро свое отдаешь. Значит, есть на что со мной меняться.

– И правда твоя, – согласился хозяин. – Ну, прощай да впредь заходи, гостем будешь.

И пошел с той поры Иван по дворам, по чужим деревням. Повсюду его за обещанье, что он сказку скажет, ночевать пускали и ужином кормили: сказка-то оказалась сильнее царя. Только бывало, если до ужина он сказку начнет, то ужинать уж некогда было, и люди, кто слушал его, есть не хотели, поэтому отставной солдат прежде сказки всегда щи хлебал.

Так оно было вернее. С одной-то сказки, не евши, тоже не проживешь.

Финист – ясный сокол

Жили в деревне крестьянин с женой; было у них три дочери. Дочери выросли, а родители постарели, и вот пришло время, пришел черед – умерла у крестьянина жена. Стал крестьянин один растить своих дочерей. Все три его дочери были красивые и красотой равные, а нравом – разные.

Старый крестьянин жил в достатке и жалел своих дочерей. Захотел он было взять во двор какую ни есть старушку-бобылку, чтобы она по хозяйству заботилась. А меньшая дочь, Марьюшка, говорит отцу:

– Не надобно, батюшка, бобылку брать, я сама буду по